Рене ле Друмаге Две недели в Крыму ( 1919 ).

Перевод с французского Г.Беднарчика

Эта страница в истории Гражданской войны в России еще мало изучена и до сих пор вызывает множество споров.
Напомним, о чем идет речь. После поражения Германии в Первой мировой войне по инициативе Клемансо для борьбы с большевизмом и “для поддержания порядка” на юг России был направлен экспедиционный корпус Антанты. 24 -26 ноября 1918 года на рейде Севастополя появилась англо-франко-итальянская эскадра в составе 5 дредноутов и 16 других кораблей. Помимо основных оккупационных сил, в Севастополь вошли болгарские, греческие корабли и даже один японский эсминец.
Весной 1919 года Красная армия организовала успешное наступление против интервентов и деморализованной Добровольческой армии Деникина. 4 апреля красные вступили в Крым, 10 апреля они вошли в Симферополь, а уже 12-го контролировали Балаклаву. 14 апреля войска Красной армии атаковали Севастополь, но, встреченные ураганным огнем корабельной артиллерии Антанты, были вынуждены остановиться и вступить в переговоры. 18 апреля было подписано перемирие, предусматривающее эвакуацию интервентов и передачу города красным. А еще 16 апреля на линкоре “Франс” начались волнения французских матросов, которые перекинулись на броненосец
“Мирабо” и линкор “Жан Бар”. 20 апреля состоялась демонстрация революционно настроенных французских моряков и населения города, которая была расстреляна на улице Большой Морской греческими войсками. Боясь эскалации конфликта, командующий французским флотом адмирал Амет отдал приказ как можно быстрее покинуть Севастополь.
Мне представляется очень важным познакомить читателя с точкой зрения представителя “другой стороны” на эти события. В апреле 1919 года в Севастополь по службе прибывает помощник военврача Рене Ле Друмаге. Он ведет свой дневник.

От переводчика Беднарчика Г.И.

Севастополь, 15 апреля

С моря местность выглядит довольно пустынной. Константиновский и Карантинный равелины, расположенные по обеим сторонам у входа в бухту, напоминают двух гигантских античных сфинксов, следящих за неприкосновенностью святилища. Само святилище представляет собой большой Севастопольский рейд, глубокий длинный коридор, связанный с Черной речкой и имеющий ответвление справа в виде Южной бухты, отделяющей центр города от казарм и Корабельной стороны.
С данной точки обозрения в городском пейзаже выделяются зелень приморского сада близ набережной, а также луковицеобразные купола и колокольни русских церквей, возвышающиеся над красными черепичными крышами. Выше них – лишь только одно голубое небо!
Наш корабельный катер пристает к борту линкора “Франс”. На судне царит ужасная суматоха. В салоне, обитом красной тканью, нас принимает командир корабля. “Добро пожаловать, господа. Вы прибыли в самый разгар военных действий; именно в этот момент мы разрабатываем боевую диспозицию.”
Боевая диспозиция?! Но против кого? Все вокруг тихо, мирно, прекрасная погода, как бывает на юге Франции в мае. Кто же этот невидимый враг? Может, это призраки участников

*Рене Ле Друмаге родился в Невере ( Франция ) в 1897 году. В 1914 записался на флот помощником военврача. Затем окончил Высшую медицинскую школу в Бордо и стал практиковать как общий врач. В 1941 году был назначен мэром Невера. После освобождения основал в этом городе Институт медсестер. Умер в 1946 году.
**Rene Le Droumaguet “Quinze jours en Crimee ( 1919 )” Memoires de la Societe academique du Nivernais 1926 T 28
-2-

Крымской войны, восставшие, как Лазарь, из своих могил?
Наконец, к нам подошел один молоденький младший лейтенант и все прояснил:”Представьте себе, именно в тот момент, когда мы меньше всего этого ожидали, большевики захватили Инкерман, расположенный вот за этими холмами на том конце бухты, и продвигаются сюда.” Затем он поспешил успокоить нас ( ведь мы же в некотором роде здесь новенькие ):
“Не волнуйтесь, много шума из ничего. Все утрясется. Мы прибыли сюда из Одессы. Большевики нас там хорошенько потрепали. То же самое будет и здесь.”
C момента революционного переворота в России газеты так много писали о большевиках, что я до сих пор так и не разобрался в этом вопросе. Прошел уже целый год, как большевики у власти. Они установили у себя в стране советский режим, который, по-моему, напоминает деятельность на местах многочисленных комитетов общественного спасения. Главное орудие их пропаганды – это Красная армия, которая истребляет всех инакомыслящих, особенно сторонников самодержавия. Мир представляет большевиков некими чудовищами, а Россию – прогнившим рассадником анархизма и нигилизма, который угрожает заразить всю Европу и который любой ценой необходимо удерживать на расстоянии. Я абсолютно не думал о том, что однажды окажусь здесь.
Часам к трем пополудни послышалась орудийная канонада. После каждого выстрела на холме, где расположена станция беспроволочного телеграфа, появлялось облако пыли. Вероятнее всего, огонь велся с нашей стороны. В бинокль можно было различить вдалеке одиночных всадников. Затем все стихло, но уже через полчаса обстрел возобновился. Снаряды стали рваться прямо на рейде, поднимая при этом кучи брызг. По всей видимости, била дальнобойная артиллерия противника. Наступила ночь. Разразился настоящий пушечный ураган, сопровождаемый винтовочными выстрелами и пулеметными очередями. Языки пламени появились на месте казарм, в которых были расквартированы французские сухопутные войска под командованием
-3-

полковника Труссона. Морские офицеры, находящиеся в увольнительной, быстро вернулись на свои корабли. Вскоре от адмирала Амета поступила телеграмма, в некоторой степени разъясняющая общую обстановку.
Красная армия атаковала Севастополь. Большевики направили к адмиралу парламентеров с требованием свободного прохода в город. Адмирал отказал:”Союзные войска преградят вам дорогу. Их поддержат военные суда, против которых вы абсолютно бессильны, господа.”
— Тогда дайте нам возможность установить в городе советский режим.
— Командующий нашими сухопутными силами очертит границы, за которые ваши войска не смогут ступать. Если вы выполните данное условие, мы дадим вам возможность организовать в городе все, что вам захочется, при обещании соблюдения порядка и строжайшей дисциплины.”
Была принята договоренность о прекращении огня и о продолжении переговоров. Обстрел, однако, продолжился.

16 апреля на борту линкора “Франс”

Разбудила меня какая-то суматоха на корабле. Я нажал на выключатель света, потянулся и подумал о том, что современные военные суда со своей казематной системой имеют массу неудобств для пребывания на них. Я просто задыхаюсь в своей железной каюте, проветриваемой лишь только одним маленьким отверстием в потолке, которое весь вчерашний день из-за боевых действий было перекрыто бронированной панелью. Вскоре горнист протрубил сигнал к отплытию. Выхожу на палубу. “Франс” покидает порт и через некоторое время бросает якорь в открытом море. Как борец, который отходит назад, чтобы лучше оценить обстановку, а затем поточнее нанести противнику удар, так и наш корабль как бы засучивает рукава перед мощным обстрелом красных. Наше судно похоже на грозное, затаившееся животное, приготовившееся к прыжку. Что же, раз вы настаиваете на этом, господа большевики, так получайте! Вы уже ощутили
-4-

мощь наших сухопутных семидесятипятимиллиметровых орудий? Теперь почувствуйте корабельную артиллерию!
Эта тишина, этот покой вдали от земли полны грозной решимости. И все же, все эти приготовления против невидимого, неощутимого врага выглядят несколько странными. Стосорокамиллиметровые орудия готовы к бою, вот-вот по невидимому сигналу начнется стрельба. Стрельба в пустоту…
По правде говоря, наша цивилизация – это только кора дерева. Как быстро исчезают идеи добра и справедливости при наступлении варварства! Война перестает быть злом: ты начинаешь ощущать животный запах битвы, этот запах возбуждает и опьяняет тебя. Я пытаюсь представить себе весь ужас сражения, последствия разрывов снарядов, ручьи крови, разбросанные части тела, внутренности, и ловлю себя на мысли о том, что в глубине души…жажду этих выстрелов. Без сомнения, если бы я находился по ту сторону, на желтых холмах, мои чувства были бы совершенно другими…
“Внимание! Видите там, за городом справа эту высотку с кучкой деревьев? Это английское кладбище.”
В ту же секунду раздался оглушительный выстрел: стосорокамиллиметровки “Франс” начали свой концерт…
Рядом с высоткой вздыбилась земля. Недолет. Дают корректировку на два-три градуса. Вскоре обстрел прекращается. Ожидание продолжения представления тянется до четырех часов вечера. И вот линкор “Жан Бар” телеграфирует приказ открыть плотный огонь по району английского кладбища. Опять все вокруг задрожало и мгновенно высотка покрылась разрывами снарядов, пылью и дымом. К нашему концерту присоединились “Жан Барт” ,
“Верньо” и полевая артиллерия. Через некоторое время пришел приказ о прекращении огня. Но там, на суше все громыхало еще до самой глубокой ночи.

17 апреля на борту “Франс”

День прошел абсолютно спокойно. Из Одессы прибыл
-5-

броненосец “Жюстис”, а из Константинополя – линкор
“Император Индии”. Ляфонтен, прибывший к нам на ужин, рассказал о том, что на судно “Дюге-Труэн” были доставлены двадцать пять раненых алжирских стрелка. Что касается большевиков, то поговаривают, будто они потеряли очень много человек. Во всяком случае, красные запросили перемирия на неделю и исчезли. Замечательно! Мы преподали им хороший урок. Что же будет теперь? Прежде всего, зададим себе вопрос, какого черта мы здесь делаем? Чего мы хотим от большевиков? Россия погрузилась в революционный процесс и бросила нас в самый разгар войны. Ладно. Немцы воспользовались этим и оккупировали столько территории России, сколько они смогли захватить. Мы прибыли сюда, чтобы прогнать немцев. Ну а после этого?.. После этого мы оказались один на один с русской революцией. Или мы начнем сражаться с ней, или не будем вмешиваться в это дело. Если сражаться, то надо организовать серьезную экспедицию. Недавно во Франции попытались продвинуть эту идею, но она вызвала яростное сопротивление в общественных кругах, и министр иностранных дел заявил в конце концов, что Франция более не пошлет в Россию ни одного солдата. Значит, мы оставляем это дело и возвращаемся восвояси. Или все, или ничего. Так как очевидно второе, напрашивается вопрос: зачем оставаться здесь, если точно известно, что подкрепления не будет? ..Конечно, Севастополь – это особый разговор. Появилась причина для того, чтобы задержаться здесь на некоторое время. Броненосец “Мирабо” этой зимой во время шторма сел на камни вблизи Севастополя.Думали, что с ним покончено. И все же, демонтировав с судна броню и артиллерию, с большим трудом удалось снять корабль с мели и доставить его в севастопольский док. Сейчас в нем заделывают пробоину, чтобы снова пустить на воду. Разве можно оставить большевикам такой трофей?! Полагаю, что в скором будущем мы сможем вернуть броненосец во Францию.

18 апреля

-6-

Я давно подозревал, что здесь что-то не так: откомандировать на один и тот же корабль двух помощников военврача, мне показалось явной ошибкой военного министерства. И вот я получаю по телеграфу следующее предписание: “Помощник военврача Ле Друмаге должен 19 апреля покинуть борт “Франс” и в тот же день перебраться на броненосец “Мирабо”, чтобы впоследствие заменить в морской казарме экипажа этого корабля помощника военврача 2-го класса Арро.” К счастью, весь мой багаж состоит из одного маленького чемоданчика, и уже через час катер доставляет меня в порт на броненосец
“Мирабо”. Сейчас передо мной просто развалина. Ни пушек, ни брони. Больно видеть все это.Поднявшись на борт, я доложил о своем прибытии и быстро нанес визиты офицерам корабля. Затем отправился в Севастополь. Это спокойный, приятный и опрятный небольшой городок. В основном, в нем выделяются две большие новые улицы, несколько площадей и городских скверов. После прогулки я возвращаюсь на линкор “Франс”.

Севастополь, 19 апреля, морские казармы

Сегодня “Франс” вернулась в порт. Я попрощался со всеми и сел на катер, который высадил меня в Южной бухте у подножья нескончаемой лестницы, охраняемой свирепыми сенегальцами. Запыхавшись после долгого подъема, я попадаю на огромную площадку, где расположены морские казармы и хозяйственные дворы. Потолкавшись среди большого количества пехотинцев в хаки и голубых мундирах, я, наконец-то обнаружил несколько человек из экипажа “Мирабо”, а вскоре встретился и с помощником военврача 2-го класса Арно, вернувшимся с обхода наших оборонительных позиций. Один симпатичный малый объяснил мне: “Когда “Мирабо” сел на мель, большая часть экипажа перебралась сюда, но теперь здесь осталась только рота во главе с капитаном Кодом, влившаяся в сухопутную часть под командованием полковника Труссона. Мой попутчик повел меня на экскурсию по Малахову кургану, а затем пригласил на общий ужин офицеров первого батальона сто семьдесят пятого пехотного полка.
-7-

Познакомились, выпили шампанского. Итак, я вступаю в должность, то есть занимаюсь ничегонеделанием. Да и чем мне заниматься? Весь мой внушительный багаж медицинской литературы попросту где-то затерялся…
После обеда я спустился к пристани, сел в лодку и, переплыв бухту, совершил прогулку по центру Севастополя. Там я повстречался со своим бывшим начальником по работе в госпитале Бреста господином Куппеем.

20 апреля, морские казармы

Произошло очень неприятное событие.В течение всей ночи на борту “Франс” и “Жана Бара” матросы распевали “Интернационал”. А сегодня утром на этих кораблях были подняты красные флаги. И все это на глазах местного населения! Пехотинцы, еще недавно воодушевленные огневой мощью “Франс” и “Жана Бара”, деморализованы. Они опасаются того, что флот покинет их. Больно до слез!

3 часа пополудни

Я возвращаюсь в казармы после прогулки по городу. Толпы матросов, получивших увольнительные, оказавшись на берегу, провели общее собрание. Они разделились на группы и, смешавшись с гражданским населением, двинулись по улицам города, распевая “Интернационал”. Впереди несли красное знамя. При виде этого безобразия греческий патруль, усиленный моряками с “Жана Бара”, открыл огонь. Многие были ранены, а один матрос с “Верньо” был убит. Боже мой, все сошли с ума!

21 апреля

День прошел абсолютно спокойно. Красные флаги на кораблях исчезли. Порядок, кажется, восстановлен. Прочь, прочь отсюда. Есть еще время, пока мы можем влиять на ситуацию. Завтра будет слишком поздно!

-8-

22 апреля

Этим утром во дворе казармы я познакомился с одним младшим лейтенантом, который приписан к кораблю “Жюстис”. Он предложил совершить прогулку на наши артиллерийские позиции. С момента отъезда Арро я еще ни разу не покидал центр города, поэтому с радостью принял это предложение. И вот мы отправились в путь. Позади нас остались казармы, дворы, поля, луга. Наконец мы поднялись на холм, увенчанный небольшим городским сквером, где, естественно, высится один из многочисленных обелисков в память об обороне города. В проемах разрушенной стены зияют жерла семидесятипятимиллиметровых полевых пушек. Вокруг – смесь сенегальцев, алжирцев и греков. У наших ног простирается огромная балка, которая поднимается с другой стороны, упираясь в крайние домики Корабельной слободы и в основание Малахова кургана; далее справа виден Зеленый холм и большая пустынная местность. Лейтенант увлекает меня за собой вниз, по камням и траве мимо колючей проволоки и жующих коров в глубину балки. Вскоре показался маленький веселый домик с тремя курицами во дворе. Заходим внутрь. Меня представляют капитану Лебрису из десятого алжирского стрелкового батальона. Остаемся на ужин. Сам деревенский домик очень похож на наши французские домики: чисто выбеленная большая комната, на стенах – фотографии, на окнах – горшки с цветами. В соседней комнатке расположился писарь. Капитан зовет его к столу: “Руссо, неси свою тарелку и садись ужинать вместе с нами.” После кофе мы выходим на свежий воздух. “Док, вы когда-нибудь осматривали сухопутные передовые оборонительные позиции?
Нет, мой капитан, никогда еще не доводилось.
Десять добровольцев для патрулирования с вашим капитаном!”
Несколько алжирцев вскакивают со своих мест. Похлопывая их по плечу, командир называет каждого по имени и рассказывает им смешной анекдот на арабском языке. “Предупредите наших соседей слева и справа, что мы
-9-

выступаем… Ружья на плечо! Вперед!” Перед нами – внушительная сеть из колючей проволоки с подвешенными на ней вместо колокольчиков консервными банками. Здесь каждый рискует оставить клочок своей одежды. Мне повезло, и мои единственные брюки полностью уцелели.
Далее простирается абсолютно голое пространство с редкими чахлыми кустиками, камнями и бесконечной цепочкой оврагов, холмов и крутых склонов: просто идеальное место для малой войны. Пройдя последние траншеи вперемежку со следами старых оборонительных сооружений времен осады, отряд алжирских стрелков, вытянувшись в цепь, широким фронтом приступил к прочесыванию местности в поисках какого-нибудь “затаившегося большевика”.
Повсюду на земле разбросаны патроны, французские и русские обоймы, пулеметные ленты. Вдалеке показалось что-то бесформенное. Стрелки приближаются к этому месту и отворачивают головы: труп, который русские не успели предать земле. Идем дальше. Теперь мы проходим бывшие позиции красных. Кругом – индивидуальные окопы. А вот и осколки семидесятипятимиллиметровых снарядов, а также несколько крупных воронок, образовавшихся в результате обстрела этого участка нашими кораблями.
Линия фронта поворачивает влево и резко обрывается вниз. Внезапно под нашими ногами открывается глубокая узкая долина, развлетвляющаяся вдалеке. Думаю, где-то там течет приток речки Черной. Позади нас остаются высоты Инкермана. Стоп! Капитан созывает своих солдат. Те, что патрулировали на правом фланге, сообщают о том, что вдалеке были замечены несколько всадников. “Привал!”, — командует капитан. Повернули назад. Справа тянутся наши передовые позиции, далее – Зеленый холм, Малахов курган с его памятником, Корабельная сторона со своими домиками, покрытыми красной черепицей, православная церковь с ярко сияющими куполами; слева – Казармы, Арсенал, Южная бухта и сам город с Историческим бульваром, где высится знаменитая Панорама; а за всем этим – синее, синее море…
Капитан беседует со мной: “Никто не ожидал, что большевики
-10-

доберутся до этого места. После эвакуации из Одессы мы успокаивали сами себя: “По крайней мере, Крым труднодоступен из-за своего географического положения. Он связан с континентом лишь тонкой полосой земли — Перекопским перешейком. Небольшое воинское подразделение с легкостью обеспечит его надежную оборону.
“Но проблема в том, что охрану этого перешейка поручили отрядам русской Добровольческой армии, сформированной для борьбы с красными. Это еще те вояки! ( Здесь, в Севастополе они были способны лишь только на парады. При первой же тревоге, они посрывали с себя погоны и с первым же судном покинули город. )”
“Вот и там, на Перекопе при приближении большевиков эти добровольцы дали деру, и внезапно оказалось, что красные уже у стен Севастополя! Не все в это сразу поверили, но, когда большевики взяли в плен двух ординарцев, выгуливавших за городом лошадей, а также отряд наших разведчиков, стало абсолютно очевидным их присутствие вблизи города. Хорошенькое дельце! На этих позициях тогда стоял малочисленный 175-ый пехотный полк. Линия обороны не была сплошной. Существовали огромные бреши, чем не преминули воспользоваться красные. Пятнадцатого апреля они без труда захватили Зеленый холм…”
“Но, благодаря божьему провидению, в тот же день в Севастополь прибыло пополнение: наш полк, греки и артиллеристы. Сразу же после высадки нас послали на передовые позиции, в результате чего через несколько часов большевики натолкнулись на непреодолимую стену сплошной обороны. Артиллеристы ударили из своих орудий, мои бойцы сражались, как львы… Наступила ночь. На следующий день все продолжилось. Но на этот раз вмешалась морская артиллерия…
Новобранцы не сдерживают своей радости: Зеленый холм вновь наш! По всей линии фронта идет интенсивная стрельба. Один за другим рвутся семидесятипятимиллиметровые снаряды. “Франс” утюжит позиции красных у английского кладбища. Где-то там находится главный штаб большевиков. К вечеру красные отступили и запросили перемирия.”
-11-

“С нашей стороны – с десяток раненых и убитых. С их – точное количество неизвестно, но только на Зеленом холме было предано земле около сотни красных. После этого сражения мы оборудовали новые траншеи и протянули колючую проволоку. Теперь пусть только попробуют сунуться!”
Вместе с капитаном мы спускаемся к Корабельной стороне. Вокруг нас снуют ватаги детишек; прходим лагерь чехословацких кавалеристов, первых, сообщивших о приближении большевиков. Наконец, я снова в казарме.

23 апреля

Большевизм – это победа немцев. Они его организовали, поддерживали, а теперь зверь выпущен из клетки. Как бы то ни было, а надо признать, что большевизм сегодня – это очень организованная сила в России. Как и любой другой народ, внезапно сбросивший оковы рабства и увидевший яркий свет, русские пошли на крайности; ведь в любой революции надо отличать идеалиста, который мечтает, от варвара, который воплощает в жизнь эти мечты. Вначале был террор, банды погромщиков уничтожали и еще до сих пор уничтожают всех инакомыслящих, то есть сторонников самодержавия и капиталистов с их женами и детьми. Но вот уже появляются люди, которые создают армию с железной дисциплиной. Это похоже на нашу революцию периода 1792 года. Удастся ли этим людям сорганизоваться? Многие уже сегодня полагают, что лет через пятьдесят эти революционеры, превратившиеся в добропорядочных буржуа, будут воспевать свою Великую революцию, утверждая, что иностранцы в союзе с предателями Родины и эмигрантами, тщетно пытавшиеся их остановить, получили по заслугам. В будущем броненосцы этих людей будут носить имена Ленина и Троцкого…
Пусть же они учатся управлять страной, но только не ценой жизни тысяч своих сограждан!

Вечером

“Франс” ушла на родину этим утром. Поговаривают, что
-12-

экипаж взял власть в свои руки.

Севастополь, 24 апреля

В городе царит оживление. Повсюду можно встретить пожилых мужчин с повязкой на руке и винтовкой за спиною. Это гражданская милиция местного совета. Они обеспечивают общественный порядок. На почте я приобрел блок коллекционных марок. Служащая спросила у меня: “Это правда, месье, что вы все покидаете нас? Но ведь это просто ужасно!” Что ей сказать в ответ? Молодая полька, бежавшая от немцев из Варшавы, теперь вынуждена бежать из Севастополя от большевиков. Вот,что она рассказывает мне:”Два года назад погиб мой брат. Он служил моряком в Севастополе, а я тогда только перебралась сюда из Варшавы, оккупированной немцами. На Пасху мой брат вышел в море на патрулирование от вражеских подводных лодок. Они обнаружили такую лодку, она их тоже. В результате корабль брата был потоплен торпедой, на которой по-русски было написано: “Христос воскресе”.

25 апреля

Порт заканчивается у железнодорожного вокзала. Отсюда можно сделать крюк и попасть в город пешком, а не на лодке. Я так и поступил в надежде повстречать своего прятеля Ришара в месте базирования матросов с “Верньо”.
“Он на рынке, но вы , доктор, как раз вовремя:есть несколько раненых.” Четверо матросов с “Жана Бара “ пытались развинтить авиабомбу, чтобы сделать из нее сувенир. Мимо проходил сержант и предупредил их: “Это очень опасно!” Но те не обратили на него никакого внимания. Бомба взорвалась. Лужи крови. Оторванные ноги. Стоны. Кто-то, кажется, погиб. Носилки. Автомобиль. Их погрузили на катер и доставили в лазарет на судно “Дюге-Труэн”…
Послеобеденное время я провел в казарме вместе с Меничетти. Вечером слышались ружейная пальба, орудийные выстрелы, затем все стихло.
-13-

Севастополь, 25 апреля, морские казармы

Итак, мы уходим. Большевики, стоящие у Балаклавы, вернули нам наших пленных в обмен на нескольких своих. Пленные рассказывают, что с ними обращались хорошо. Предлагали даже свозить в Москву, чтобы показать работу большевистского правительства. Наши, естественно, отказались. Когда красные сажали пленных в автомобиль, они посоветовали им раскрыть глаза своим товарищам на святое дело революции: “Мы вас ни в чем не обвиняем. Виноваты ваши командиры. Убейте их! “…