Без вины виноватый: судьба военного прокурора Черноморского флота Павла Станиславовича Войтеко
В длинном ряду жертв ежовских застенков имя военного прокурора Черноморского флота уроженца Гродненской губернии Павла Станиславовича Войтеко занимает особое место. И отнюдь не потому, что его дело связано с какой-то особо занимательной или головоломной фабулой. Причина значительно глубже: военный прокурор Войтеко оказался одним из немногих юристов, кто нашел в себе мужество открыто выступить против репрессий. И это на самой вершине, когда подобное выступление можно было заведомо отнести к категории самоубийственных.
Все началось со служебной записки, которую прокурор Черноморского флота бригвоенюрист Войтеко направил Главному прокурору РККА:
«…27 января 1938 года я совместно с уполномоченным особого отдела ЧФ тов. Ивановым встретился с подследственным по его просьбе. Он заявил: «Мои показания, имеющиеся в деле, ложны, не соответствуют подлинным моим объяснениям. Следователь Иванов сам напечатал протокол и совместно с уполномоченным особого отдела ЧФ Романовым заставил меня подписать».
По этой служебной записке меры действительно были приняты. Однако отнюдь не те, на которые рассчитывал Павел Войтеко. В лучших традициях бюрократического централизма проверка производилась теми же должностными лицами, против которых выступил военный прокурор. За дело принялись начальник УГБ Крымской АССР Павлов и особый отдел Черноморского флота.
Вскоре за подписью заместителя начальника особого отдела ЧФ Исакова в вышестоящую инстанцию ушел документ, который во многом определил судьбу прокурора Павла Войтеко:
«По существу обвинений, предъявляемых прокурором Войтеко, о якобы систематических нарушениях норм при ведении следствия считаю необходимым донести до вашего сведения следующее:
В прошлом под давлением Войтеко среди работников особого отдела ЧФ культивировалась бесхребетно-либеральное отношение к арестованным, категорически было запрещено допрашивать после 12 часов ночи. Вместо выработки у следователей упорства, напористости при допросах насаждалось елейно-добродушное, беззубое отношение к арестованному. Как следствие, продолжительность допросов колебалась в максимальных пределах три-четыре часа, следователь не столь упорно добивался признания, так как думал над тем, как бы чем-нибудь не обидеть арестованного…
Кроме уже отмеченной практики Войтеко, выражающейся в либеральном отношении к арестованным, мы располагаем данными, дающими основание считать, что такой стиль работы не случаен и что Войтеко не заслуживает политического доверия…»
Подобная формулировка в то время, когда партия устами своего Генерального секретаря провозгласила «обострение классовой борьбы», могла означать только одно: против военного прокурора начинается борьба на уничтожение.
В то время, когда в Севастополе разворачивались эти события, в Москве дело военного прокурора Войтеко получило неожиданное продолжение.
Как-то раз нарком обороны СССР маршал Ворошилов получил личное письмо от некоего И.Яковлева, который представился командиром запаса РККА.
«Дорогой нарком обороны, наш родной железный нарком товарищ Ворошилов!
Прошу извинить, что беспокою своим письмом, но я видел Вас в городе Ворошиловграде, бывшем Луганске, когда Вы там формировали части на гражданской войне. Верный Вашим заветам, я продолжал бороться с врагами народа. И это письмо продиктовано такой борьбой.
Я знаю некоего Яценко, который был несколько лет назад осужден, и вот я его недавно увидел в семье военного прокурора ЧФ. Оказывается, Александр Яценко брат жены прокурора. Нужно бы распутать этот клубок врагов народа, ибо нити тянутся очень далеко.
Сейчас я нахожусь без работы и вынужден продать кое-что из одежды, чтобы раскрыть еще больший букет врагов народа. Но я один не в силах это сделать на месте, ибо, как участник работы НКВД, я стался без работы и оставил семью свою без содержания. Но все же продал кое-что и выехал к вам, наш дорогой и железный нарком Ворошилов. Хочу вас просить, чтобы вы дали мне право как командиру запаса опять служить в нашей доблестной Красной Армии. Я желаю я хочу всю жизнь прослужить Вам, наш дорогой и железный нарком товарищ Ворошилов. Ибо я как коммунист-большевик проработал на хозяйственной работе в РККА десять лет и у меня есть практика службы в морских силах Черного моря. Я работал там все время по хозяйственной части. А сейчас живу очень и очень плохо материально, лишь потому, что я постоянно выявляю этих отъявленных врагов народа, и мне сразу делают такие условия жизни, что я остаюсь за бортом».
Это поразительное письмо – своего рода визитная карточка времени. Характерна личность доносителя: работал «все время по хозяйственной части», сейчас живет «очень и очень плохо материально», за оказанную услугу рассчитывает получить свои тридцать сребренников – можно должностью по той же хозчасти. Получил ли доноситель вожделенную награду, мы не знаем. История не отметила в своих анналах это событие. Но достоверно известно другое: со стола маршала Ворошилова письмо с доносом полетело не в мусорную корзину, а в ведомство Николая Ежова.
Здесь такого рода сообщениям всегда обеспечивался зеленый свет. В кратчайшие сроки факт, изложенный в письме, был проверен, личность прокурора Войтеко изучена во всех проявлениях и связях, а сам он взят под наблюдение оперативных служб НКВД.
Вскоре в стенах этого ведомства составляется справка по делу Войтеко с ходатайством о санкционировании его ареста. Документ подписывает начальник отдела НКВД комиссар госбезопасности 3-го ранга Николаев и направляет его Генеральному прокурору СССР Вышинскому.
Но в данном случае произошло неожиданное, а в определенном смысле даже экстраординарное явление – Вышинский не удостоил ответом комиссара госбезопасности. Видимо, здесь сыграло свою роль то обстоятельство, что Войтеко занимал прокурорскую должность и в этом качестве являлся подчиненным Вышинского.
Но долго это продолжаться не могло. Вскоре Вышинский накладывает резолюцию: «Срочно. Тов. Ульяновой. Надо ознакомиться с этими новыми материалами и, если они серьезны, дать санкцию».
Начальник 2-го отдела Главной военной прокуратуры армвоенюрист Ульянова посчитала невозможным решить судьбу прокурора Войтеко заочно, на основе одних только материалов НКВД. Она решает разобраться с этим делом непосредственно на месте и с этой целью выезжает в Севастополь. Здесь тщательно изучает уголовные дела, находящиеся в производстве военной прокуратуры Черноморского флота, долго беседует с прокурором Войтеко, его сослуживцами и руководством наркомата внутренних дел Крымской АССР. Наконец, делает однозначный вывод: юридических оснований для ареста Войтеко недостаточно.
Получив из Прокуратуры СССР такое решение, начальник управления НКВД комбриг Федоров поспешил на прием к наркому внутренних дел.
Ежов тут же приказывает выписать ордер на арест Войтеко. Ставит размашистую подпись…
А в это время военный прокурор Черноморского флота собирается в Москву. Стальные тиски наветов, которые все теснее сжимаются вокруг него, можно было разорвать лишь решительным рывком. И Павел Войтеко решает обратиться непосредственно к Генеральному прокурору СССР.
Встретиться с Генеральным прокурором ему так и не пришлось. 25 августа 1938 года военный прокурор Черноморского флота бригвоенюрист Павел Войтеко был арестован. Случилось это на улице Воровского в Москве в тот момент, когда Павел Станиславович направлялся в приемную Вышинского. Когда черный ЗИС притормозил у обочины и из него вышли двое в штатском, преградив дорогу, Павел Войтеко все понял. Он не оказал сопротивления, да и выяснять основания ареста у оперативников не имело смысла. Молча протянул находившийся при нем портфель с документами и последовал в машину…
В застенках Ежова мало кому удавалось избежать психического надлома. Не избежал этой участи и Павел Войтеко. В деле имеется собственноручное признание арестованного в контрреволюционной деятельности.
В перечне соучастников заговора Войтеко не назвал ни единого, кто находился бы на свободе. Все фамилии были взяты из реальных уголовных дел и принадлежали действительным или мнимым субъектам преступлений. Эти дела были давно завершены производством, и показания Войтеко едва ли могли существенным образом повлиять на судьбы проходивших по ним лиц. Военный прокурор не столько изобличал других, сколько признавал свое соучастие в их преступлениях
Вскоре он находит в себе силы для сопротивления. В полной мере сознавая последствия своего шага, он отказывается от признательных показаний.
Из протокола допроса обвиняемого П.С.Войтеко:
Вопрос: На предыдущем допросе мы приводили вам показания ряда заговорщиков, изобличающих вас в заговорщицкой деятельности, которую вы отрицаете. А как сегодня, когда мы будем приводить вам известные нам конкретные материалы и данные вашей подрывной работы, тоже будете отрицать?
Ответ: Приведите эти факты, я дам по ним объяснения.
Вопрос: Мало объяснить, надо признать свою подрывную работу!
Ответ: Я ее не проводил и потому не могу признать.
Вопрос: А чем объясните такие факты, как отказы санкций на аресты враждебных Советской власти элементов – троцкистов, террористов и т.д.?
Ответ: Случаи отказов санкций на арест были, но они не являлись результатом злого умысла или враждебности…
Матрос срочной службы М.Богдан был арестован особым отделом ЧФ за высказанные на политзанятиях суждения о коллективизации, не согласующиеся с генеральной линией партии. Было возбуждено уголовное дело, проведено расследование, факт такого рода высказываний подтвердился полностью. Однако военный прокурор ЧФ отказался утвердить обвинительное заключение, поскольку ни одного действия, враждебного существующему строю, М.Богдан не совершил. Что же касается обмена мнениями на политзанятиях, то это, как известно, отнюдь не повод для того, чтобы подводить участника дискуссии под расстрельную статью.
Другой случай был связан с арестом лейтенанта флота И.Байрачного. Во время сильного шторма шхуну «Дельфин» под его командованием выбросило на мель. По этому факту особый отдел ЧФ провел расследование, результатом которого стало обвинительное заключение. В нем отмечалось:
«Пользуясь близостью румынских берегов, Байрачный с целью осуществления своих изменнических замыслов и воспользовавшись большим штормом, хотя положение было и не безвыходным, пытался разложить команду шхуны и убедить ее в необходимости сдачи румынским властям».
Рассматривая это дело в порядке прокурорского надзора, Войтеко не нашел достаточных оснований для привлечения лейтенанта Байрачного к уголовной ответственности и вынес постановление о прекращении уголовного дела за недоказанностью обвинения. Теперь же это решение военного прокурора было поставлено ему в вину.
Из архивной пыли было извлечено немало и других уголовных дел, поднадзорных военной прокуратура ЧФ.
Теперь же за все это военному прокурору был предъявлен счет.
Из обвинительного заключения по делу Войтеко Павла Станиславовича, 1894 г. рождения, члена ВКП(б):
«Следствием установлено, что Войтеко являлся участником антисоветского военного заговора, проводил враждебную работу по сохранению заговорщицких кадров РККА, смазывал судебные дела по контрреволюционным преступлениям…
Дело по обвинению Войтеко подлежит направлению прокурору СССР тов. Вышинскому для рассмотрения и передачи по подсудности…
Следователь особого отдела ГУГБ НКВД СССР старший лейтенант госбезопасности Рожавский».
«Именем Союза Советских Социалистических Республик Военная коллегия Верховного суда Союза ССР в составе:
председательствующего — бригвоенюриста Кандыбина,
членов: бригвоенюристов Суслина и Детистова, при секретаре – военном юристе 3 ранга Бычкове
в закрытом судебном заседании, в гор. Москве, 28-го февраля 1940 года рассмотрела дело по обвинению Войтеко Павла Станиславовича…
Войтеко, будучи в должности военного прокурора Черноморского флота, в интересах антисоветской заговорщицкой организации укрывал вражескую деятельность врагов народа… и лично сам проводил подрывную деятельность в прокурорско-следственной работе.
Признавая Войтеко виновным в совершении преступлений, Военная коллегия Верховного Суда Союза ССР приговорила:
Войтеко Павла Станиславовича лишить военного звания бригвоенюриста и подвергнуть лишению свободы в ИТЛ сроком на 15 лет с поражением в политических правах на пять лет и с конфискацией имущества, лично ему принадлежащего.
Срок подсудимого Войтеко с зачетом предварительного заключения исчислять с 25 августа 1938 года.
Приговор окончательный и обжалованию не подлежит».
Эта формула превращала осужденного в обреченного. Отныне все юридические возможности пересмотра приговора и реабилитации исключались.
Но там, где бессильно право, решает власть. И Войтеко обращается к ее высшему носителю. 24 марта 1940 года он пишет письмо Сталину.
И оно не осталось без внимания. Главная военная прокуратура получает указание разобраться и принять предусмотренные законом меры.
Военюристу 1-го ранга Заварзину поручается изучить дело и представить свои соображения. Непродолжительное время спустя в деле военного прокурора Черноморского флота появляется документ за подписью Заварзина: «Считаю: Войтеко осужден правильно. Оснований для принесения протеста нет».
Так завершился неравный поединок военного прокурора с «блюстителями закона». Дальнейшую свою судьбу Павел Станиславович Войтеко разделил с теми, кого безуспешно пытался защитить. Его последние следы затерялись где-то в Сибири, на этапе в Норильлаг.
Сайт:
