С.Ординат (Керчь), перевод с английского.
«Воспоминания молодого солдата о службе во время Крымской войны», написанные Гарри Пауэлллм из бывшего 13-й лёгкого драгунского полка
(Recollections of a Young Soldier during the Crimean war by Harry Powell, late 13th light dragons, Oxford, 1876)

Поскольку речь в дальнейшем пойдёт о горнисте из 13-го лёгкого драгунского полка, то имеет смысл начать с краткой истории военного горна. Ещё до Наполеоновских войн использование барабана в лёгкой пехоте считалось непрактичным, особенно при ношении в цепи застрельщиков, поэтому он был заменен горном, звук которого было слышно на большие расстояния. В 1812 г. в британской армии уже широко применялись горны. Как в Канаде, так в континентальной Европе, и лёгкая пехота обучалась реагировать на сигналы.
Горнисты были важной частью армии, с помощью горна – как средства передачи сообщения в шуме битвы – подавались различные сигналы – предупреждающие и исполнительные, по которым солдаты совершали необходимые манёвры перед боем и на поле боя, или же на стоянке в лагере, в гарнизоне, на марше. В лагере сигналами горна отмечали основные события дня: подъём, сбор, разойдись, время обеда или ужина, отбой… В бою горном подавались распоряжения: садись (по коням), атака, возвращение, наступление, сигналы перестроений во время атаки, преследование…Срочные сигналы были краткие и легко узнаваемые, иногда могли повторяться, чтобы оповестить всех.
В военной истории известна следующая тактика использования горна в бою. Во время англо-американской войны 26 октября 1813 г. в битве при Шатоге подполковник Шарль де Салаберри, изучивший горн в бытность адъютантом генерал-майора Френсиса де Роттентбурга в 60-м стрелковом полку британской армии, расставил своих горнистов в лесу, откуда они должны были играть сигналы. Американцы, услышав из лесу сигнал наступления, отступили, предположив, что готовится атака. Но Де Салаберри, не имея достаточного количества солдат для успешного наступления, выслал вперёд своих горнистов, дабы одурачить противника, что ему и удалось. Подобная тактика применялась 4 марта 1814 г. в битве при Логнвуде. Горнисты были расставлены в трёх разных направлениях, откуда они играли сигналы. Делалось это для того, чтобы замаскировать действительное направление атаки британцев.
Зачастую горнистами были мальчики в возрасте 12-14 лет. В битве при Ватерлоо в 1815 г. в британской армии служило ок. 4000 мальчиков – барабанщиками, волынщиками и горнистами. Как правило, это были сыновья отцов, служивших в одном из полков, или же солдатские сироты. Мальчики служили и после Крымской войны – в англо-зулусской, англо-бурской войнах. Порой эти мальчишки-горнисты в ходе сражений совершали незаурядные подвиги и проявляли неслыханное геройство, поражавшее даже бывалых солдат. Как, например, 14-летний мальчик по имени Данн во второй англо-бурской войне в 1889 г. в сражении при Коленсо (в Натале, Южная Африка) во время так называемой «Черной недели».
Бригадный генерал британской армии Фицрой Харт совершил одну из серьезнейших ошибок, загнав, сам того не желая, своих солдат в петлю вдоль р. Тугела, окруженную с двух сторон пролеском, чтобы перейти её. Из-за глупой ошибки генерала сотнями полегли ирландские фузилеры, помчавшиеся в «петлю Харта», когда с трёх сторон на них обрушился ружейных огонь. В средине отряда шел этот мальчик-горнист Данн, который одним из первых добрался до реки. И вот, оказавшись окруженным тонущими солдатами, он должен был протрубить сигнал к отступлению, но как гласит легенда, он подал сигнал «в атаку». Когда в стычке пуля попала ему в руку, он уронил в реку свой горн. Королева Виктория, навестив его в госпитале, официально пригласила его в Виндзорский замок, где подарила новый горн из серебра.

Кстати о русском горне, взятом в атаке легкой бригады при Балаклаве. Такой действительно хранился в музее-крепости «Истборнский редут», графство Сассекс. Буквально в июле 2012 г. этот военно-исторический музей Истборна был ограблен. Из него похитили несколько экспонатов, среди них русский медный горн с изображением двуглавого орла и русская кокарда времен Крымской войны.
По сообщениям Би-би-си данная музейная реликвия, в том числе украденные двенадцать медалей героя Второй мировой войны генерала сэра Джона Хакетта, серебряный портсигар, медаль за Иракскую кампанию и крест Елизаветы на общую стоимость более 16000 евро, в силу их происхождения и исторической значимости бесценны. Словом, как ни печально, но кража музейных ценностей в наше время становится не редкостью.
В конце марта того же года Великобритания принялась живо обсуждать резонансную тему. На сайте британской газеты «Телеграф» появилась статья под названием «Битва за спасение наследства Веллингтона». В ней сообщается, что нынешний владелец собирается выставить на аукцион «Кристис» коллекцию военных раритетов, хранившуюся в одной семье на протяжении нескольких поколений. Стоимость раритетной коллекции вместе с домом оценена в два миллиона фунтов стерлингов.
Самое интересное, что коллекционирование предметов военной тематики, состоящие из 300 лотов, начал сам лорд Фицрой Сомерсет, более известный как 1-й барон Раглан, правая рука герцога Веллингтона в битве при Ватерлоо, ставший впоследствии главнокомандующим в Крымскую войну. На английском форуме «Наполеоновские войны» появился свой призыв: «Форумчане, спасите коллекцию лорда Раглана для страны!».
В связи с этим в Англии началась кампания, призывающая не допустить «распыление» коллекции военных раритетов и благодаря усилиям участников кампании «Спаси Раглана» (“Rescue Raglan”) аукцион удалось приостановить после судебного запрета. В настоящее время ожидается решение суда.
Среди артефактов Крымской войны: два русских орудия, взятые в Севастополе; русский горн, подобранный британским барабанщиком; уздечка, которая была на лошади капитана Нолана в тот день, когда он передал роковой приказ; личная полевая подзорная труба лорда Раглана; Крымская медаль и жезл, которым он был награждён после победы в Инкермане, а также трость и сумка для официальных бумаг.
Думается, не меньший ажиотаж мог возникнуть, если бы весомые раритетные предметы последних Романовых попали бы «с молотка» в России в коллекцию какому-нибудь американскому миллиардеру.

13-й легкий драгунский полк 25 октября 1854 г.
Численность при построении 13-го полка по состоянию на утро 25(13) октября указана по разному в зависимости от источника – от 103 до 128 человек. Согласно рассказам кавалеристов данного полка командиром полка в атаке был капитан Олдхэм. Перед атакой 13-й полк состоял из двух эскадронов по два взвода в каждом (8 офицеров):
Первый эскадрон состоял из взвода А (крайний правый): капитан Олдхэм (убит в атаке) и корнет Монтгомери (убит в атаке), и взвода B: капитан Дженинс и лейтенант Джервис.
Второй эскадрон состоял из взвода D: капитан Гоуд (убит в атаке) и (временно) корнет Гоуд, и взвода E (крайний левый): капитан Тримейн, лейтенант Перси Смит, и.о. адъютанта, и корнет Чемберлейн.
Изначально Лёгкая бригада построилась в две шеренги, но боевой порядок изменился с двух шеренг на три, когда в последний момент, по приказу лорда Лукана, 11-й гусарский полк (изначально на левом фланге 1-й шеренги) отошёл во 2-ю шеренгу в поддержку 17-го уланского полка. 13-й легкий драгунский полк занял позицию на правом фланге 1-й шеренги вместе с 17-м полком слева. 2-ю шеренгу составили 4-й лёгкий драгунский и основная часть 8-го гусарского полка. Один взвод 8-го полка под командованием капитана Дюберли был выделен в качестве эскорта лорда Раглана.
Впереди шли 13-й, чуть позади 17-й, за ними 11-й гусарский, затем 8-й гусарский и 4-й легкий драгунский полк. Лорд Кардиган, шедший впереди всей бригады, первым атаковал русские орудия, получив лёгкое ранение. Вскоре вслед за ним подошли 13-й и 17-й полки.
Два эскадрона 13-го и правый эскадрон 17-го набросились с саблями наголо на русских артиллеристов. Миновав русские орудия, британские кавалеристы вступили в рукопашную схватку с неприятелем, пытавшимся их окружить, смыкая ряды на флангах. Но по недостатку сил и больших потерь Легкая бригада была вынуждена отступать.
Лейтенант Перси Смит, и.о. адъютанта, отметил, что «когда он построил остатки полка после атаки, он смог насчитать всего четырнадцать человек в седле; один из них был на русской лошади, которую поймал после гибели своей собственной… Возможно, передо мною вернулось ещё несколько лошадей и присоединились к другим полкам».
13-й полк (по сержанту Томасу Джорджу Джонсону) вышел в атаку в числе 112 чинов всех званий, потерял 84 лошади. Только 10 человек собрались на месте, откуда начали атаку. Потери: 26 раненых, 13 взято в плен и 12 убито.
Из других источников потери 13-го полка составили 3 офицера (капитаны Олдхэм, Гоуд и корнет Монтгомери), взводный сержант-майор Вестон и 10 нижних чинов убиты; 30 нижних чинов ранены и 12 человек, в том числе два взводных сержанта-майора, взяты в плен. Больше всех пострадал крайний правый взвод А. Младший сержант Джозеф Мэлоун из взвода Е 13-го полка получил Крест Виктории за оказанную помощь товарищам из 17-го полка на обратном пути, которые вынесли с поля боя своего тяжелораненого капитана Уэбба.
Количество штатных горнистов в 13-м полку – семеро, как в остальных полках лёгкой бригады кавалерии. В списке, составленном Роем Даттоном «Забытые герои» (Forgotten Heroes), 2007 г., указаны четверо горнистов, принимавших участие в атаке; двое запасных указаны в архиве Эдварда Бойса.
Получается пятеро горнистов в строю на момент атаки: Ричард Дэвис (в «Воспоминаниях» упоминается как «Дик Дэвис»; на обратном пути под ним была убита лошадь, при падении его нога застряла в стремени, высвободившись, он побежал к своим и в пути пулей ему отстрелило портупею вместе с горном), Гарри Пауэлл (ранен в атаке), Джозеф Гэммидж (уцелел в атаке; в некрологе упоминается, что в день атаки 25 октября под ним было убито три лошади), Уильям Говарт (получил 19 ран, попал в плен во время атаки, умер в Симферополе). В своих «Воспоминаниях» Пауэлл отмечает, что «Уильям Говарт из 13-го был убит, другие три горниста выжили». Имя пятого горниста установить не удалось, ни в одном из списков его нет. Возможно, его не было вообще. И двое в запасе: Чарльз Коллингвуд (в атаке не был, прибыл в Крым 23-го мая 1855 г.) и Томас Мак-Брайн (в атаке не был, прибыл в Крым 1-го августа 1855 г.).
Гарри Пауэлл родился 8 марта 1830 г. в Бангалоре, Индия. При крещении получил имя Генри Уильям Пауэлл. 30 июня 1846 г. в неполные 16 лет поступил на службу в Кэре, Ирландия. 19 апреля 1854 г. отправился в Крым с полком на борту конного транспорта «Мэри Энн». 10 декабря 1855 г. повышен в звании капрала. Получил медаль за Крымскую кампанию с четырьмя планками (Alma, Balaclava, Inkerman, Sebastopol).
19 сентября 1856 г. уволился с военной службы через систему купли-продажи чинов. Написал брошюру «Воспоминания» (Оксфорд, 1876 г.), посвященную Е.К.В. принцу Леопольду, офицерам и выжившим в «Атаке шестисот». Участник Общества памяти Балаклавского сражения в 1879 г. После службы женился на Энн Бадд. У них было шестеро детей. Умер от хронической чахотки, вероятно вызванной туберкулезом, 19 апреля 1886 г. в Миддлсекском госпитале в Лондоне в возрасте 56 лет.
Британские военные историки Уильям Ламмис и Кеннет Винн, авторы книги «Почтим Легкую Бригаду» (“Honour the Light Brigade”, 1973), предполагали, что Уильям Пауэлл, умерший 19 июля 1854 г. в Варне, был братом Гарри Пауэлла, но в настоящих мемуарах об этом нет никаких упоминаний, однако там же имеется упоминание о брате по имени Уильям Бейнтон, который на самом деле был его единоутробным братом. Рядовой У. Бейнтон тоже служил в 13-м полку и принимал участие в атаке, попал в плен, умер в Симферопольском госпитале после ампутации ноги.
Остальные же сведения описаны сами Гарри Пауэллом в его предлагаемом к прочтению биографическом очерке.

Воспоминания молодого солдата о службе во время Крымской войны
Ваше Королевское Высочество,
Вы столь любезно и благосклонно пообещали оказать финансовую поддержку в издании моей небольшой брошюры. Прежде чем я начну, прошу принять, Ваше Королевское Высочество, мою искреннюю благодарность и признательность за оказанную Вами любезность. Мне выпала большая честь говорить с Вами в Оксфордском Эксетер-Колледж. К моему удивлению ректор сказал Вам: «один из шестисот», а Вы говорили со мной о банкете и я рассказал Вам о моей старой лошади. В «Пенни иллюстрейдет» меня изобразили мёртвым, оставленным на поле боя в Долине смерти.
Прежде чем сказать пару слов о себе, должен сказать несколько слов о моём отце. Шесть лет он прослужил в старом 22-м лёгком драгунском полку, двадцать один год в 13-м лёгком драгунском полку, и три года в 15-м гусарском; всё это время (30 лет) в Индии. В то время два года солдатской службы засчитывались как за три. Он уволился со службы рядовым с пенсией 1 шиллинг и 11,5 пенсов в сутки. В 1824 г. он стал масоном. Родился я в Бангалоре, Ост-Индия. В 1840 г. перешёл вместе с 13-м полком в Мадрас, где мой отец поступил добровольцем в 15-й полк. 13-й полк потерял на этом переходе сотню людей, помимо женщин и детей. Вместе с 15-м полком я вернулся в Бангалор, мой отец был помощником квартирмейстера; спустя три года я вернулся в Мадрас и сел на борт «Джона Лайона». На корабле я провёл почти четыре месяца. Прибыв в Англию, я пошёл навестить своего брата и сестру в г. Хаунслоу, и попробовал поступить на службу, но не получилось; всю обратную дорогу в Лондон плакал. Попробовал снова в Кэре (Ирландия) и меня зачислили в военный оркестр. В раннем возрасте перешёл в Дублин, где часто упражнялся верховой езде в Феникс-парк; оттуда в Лонгфорд, перешёл в Белтёрбет, гр-фо Каван, где произошёл несчастный случай с одним офицером по имени П. Смит, который едва не лишился правой руки, о котором позже ещё расскажу. Играл главных женских персонажей в комедиях «Унижение паче гордости» (Оливера Голдсмита), «Ирландец в Лондоне» (фарс Уильяма Макреди), «Виндзорские остряки» (музыкальная комедия Джорджа Колмана) и нескольких других пьесах. Пропущу свои путешествия по Англии, Ирландии и Шотландии. Присутствовал на похоронах великого завоевателя покойного герцога Веллингтона. Из Хаунслоу поехали в Чобхем под командованием Е.К.В. герцога Кембриджского. Оттуда в Бирмингем, затем в Довер; нам предстояло проехать через Францию. На марше мы получили контрприказ идти в Хаунслоу и Хэмптон-Корт; наконец, мы с песнями двинулись в Портсмут; наша радость не знала границ. 8-го мая 1854 года мой № 42 взвод совершил посадку на борт красивого небольшого корабля «Мэри Энн», взвод B на «Переговорщика», взвод E на борт «Монархии». Забыл название корабля или кораблей, на которые сели остальные взводы. Капитан Олдхэм и лейт-нт Монтгомери сели на первое упомянутое судно, капитан Соамс Дженинс и лейт-нт Джервис на второе, капитан Артур Тримейн, лейт-нт Перси Смит, фельдшер Армстронг на третье, полковник Доэрти, майор Гор, капитан Гоуд, лейт-нт Гоуд, корнет Мак-Лин, Чемберлейн и штаб-офицеры на прочее судно или суда.
На борт нашего судна поднялся капитан Холдэн, чтобы попрощаться; многих из его взвода F переместили во взвод A; среди них оказался и я. Мы долго плыли в компании с «Переговорщиком»; на двух кораблях попеременно звучали песни; на нашем корабле был первоклассный певец по имени Т.Дженкинс; ближе к вечеру мы распрощались и разошлись; капитан нашего корабля, храбрый и отважный старый вояка, поднял знаменитый сигнал адмирала Нельсона: «Англия ждёт, что каждый исполнит сегодня свой долг». Бедолага не дожил до возвращения в Англию, чтобы снова поднять этот сигнал; он умер вскоре после прибытия в Варну, к огромной печали солдат и матросов, он был всеобщим любимцем.
Прежде чем разойтись, мы проиграли четыре сигнала подряд «шагом!», «рысью!», «в галоп!» и «в атаку!». Следующим распоряжением было: «Всей команде, сплеснить грота-брас!», что на морском жаргоне означает «получить угощение в виде выпивки». В первое воскресенье в море, когда мы шли с попутным бризом на всех парусах, ближе к ночи капитан Олдхэм подумал, что для лошадей скорость слишком большая. Капитан корабля сменил паруса, корабль накренился на правый борт, и размещенный в районе миделя балласт сломал планки, прибитые гвоздями к вертикальным стойками, которые тоже были прибиты к наружной стороне, а не к внутренней; балласт покатился под ноги лошадям, отбросил их на концы своих бимсов. Женщины начали кричать; мужчины энергично принялись за работу; наш корабль выпрямился и всё наладилось. При входе в Дарданеллы у нас словно спички сломались грот-мачта и фор-стеньги. Прибыв в Галлиполи, мы стали на якорь почти напротив огромного военного корабля «Монтебелло»; их плотники поднялись к нам на борт и усердно трудились, пока мачты не были починены. Кстати, один из наших по имени Бонус, прозванный Бошем, порядком нализался и, выбрасывая за борт лошадиный навоз, приготовился освежиться (он полагал, что сможет балансировать на качающейся палубе), но вылетел за борт вместе с содержимым ведра. Ему кинули спасательный буй, за который он успел ухватиться; буквально за миг он остался далеко позади кормы. Корабль как можно скорее остановили, спустили лодку и его подобрали. Когда его подняли на борт, он был трезв как стёклышко. Через Босфор нас на буксире протащил «Лондон». Мы высадились в Варне после сорока двух дней плавания. После высадки я искупал половину лошадей нашего взвода, отчего они стали чище и бодрее.
Отряд состоял из двух взводов 8-го гусарского, двух взводов 13-го лёгкого драгунского, а именно, взвода B под командованием капитана Соамса Дженинса и лейт-та Джервиса, взвода E под командованием капитана Артура Тримейна и лейт-та Перси Смита, фельдшера Армстронга; другие взводы 13-го полка не высадились; первый отправился без палаток. Лорд Кардиган был командующим генералом. Они совершили переход из Девны в Базарджик – большую опустевшую деревню, разграбленную башибузуками и казаками; следующая стоянка была в Караси. Должен здесь сообщить, что цель экспедиции состояла в том, чтобы узнать, имеет ли русская армия, осаждающая Силистрию, какие-либо отдельные отряды в округе. Стояла жара, вода была скверная; местность была полностью опустевшей; из-за нехватки фуража наши лошади сильно страдали. Из Караси капитан А. Тримейн был выслан с 50 турками в разведывательный дозор над всем участком Дуная, входящего в Добруджу, дабы разыскать казаков, которые предположительно перешли реку. Они ушли после снятия осады Силистрии; их не было с часу ночи до 10 вечера; неприятеля они так и не встретили. В Рассова под командованием лорда Кардиган находилось 200 турок. Река здесь весьма широка. На другом берегу заметили казаков; лорд Кардиган был изрядно рассержен на неподобающие военному шалости солдат и офицеров. Дело в том, что солдаты и офицеры сильно проголодались и пытались поймать несколько диких кабанов, но безуспешно. Все знают, какое это пугливое животное, поэтому офицеры вынули свои револьверы и палили по ним как дикари, поскольку кабанов поймать было невозможно. Невзирая на выговор бригадира, он был рад отведать на ужин кабанчика. Оттуда они пошли в Силистрию; куда прибыли спустя несколько дней после снятия русскими осады и увидели городишко в убогом состоянии. Укрепление, называемое Араб-Табия, было сильно повреждено русским огнём; городишко был полностью разрушен. Два-три дня они провели в Силистрии. Основной отряд русских отступал. Теперь начну с другого офицера из 13-го полка по имени Перси Смит. Это тот самый офицер, коего я представил Вам в Белтурберте, Ирландия, и Вы должны отчетливо помнить, что у этого офицер искалечена правая рука. Расскажу о нём в дальнейшем. Лорд Кардиган, получив разные донесения и не слыша и не видя неприятеля, решил на следующее утро отправиться самому, взяв с собой 20 солдат и одного сублатерна; этим субалтерном был лейтенант Перси Смит, вызвавшийся добровольцем в этом походе. Они вышли с рассветом, прошли некоторое расстояние за Траяновым валом, но не увидев неприятеля, повернули, чтобы примкнуть к основному отряду. Сделали привал в безлюдной деревне, дабы напоить лошадей и задать им корма. Прозвучала команда «садись». Лейтенант П. Смит заметил, что лошади настолько устали, что он счёл верным доложить об этом лорду Кардигану. Его Светлость осмотрел лошадей и сказал, что ему лучше остаться на месте с двенадцатью самыми обессиленными лошадьми; остальных он возьмет с собой, добавив, что вернётся завтра утром с 9 до 10 часов. Когда лорд Кардиган уехал, лейт. П. Смит занял «Хан» – безлюдную кофейню или что-то вроде дешевой гостиницы посреди деревни; привязал лошадей во дворе и только собрался закрыть ворота и запереть их на засов, как верхом на коне въехал лорд Бергерш (старший адъютант лорда Раглана), находившийся при лорде Кардигане на рекогносцировке. На вопрос «что случилось?» он ответил: «Моя лошадь выдохлась». Лорд Кардиган в ту ночь разрешил ему остаться с другими выдохшимися лошадьми и примкнуть к его светлости на следующее утро. Затем ворота были закрыты. Командный офицер, лейтенант П. Смит из 13-го лёгкого драгунского, обошёл здание, чтобы выяснить, как его можно оборонять эффективно на случай атаки. После того, как был назначен наряд в караул на разных постах на случай тревоги, наши люди принялись разжигать костёр; и прежде чем он как следует разгорелся, караульный доложил о том, что слышал вдалеке барабанный бой. К этому времени тьма стояла непроглядная, а лошади так вымотались, что бежать было бесполезно. Лейтенант расставил людей в заранее выбранных местах и приказал им потушить костёр, и даже не шептаться, дабы себя не выдать. Однако совсем скоро деревню заполонили всякого рода всадники. К «Хану» подъехал крупный отряд и попытался войти; они сильно разгневались оттого, что ворота были закрыты; некоторые уехали, другие собрались напротив ворот. Невдалеке на открытом месте разожгли костёр; вокруг него сели люди. Лорд Бергерш посмотрел на них через свою подзорную трубу и сказал: «Всё в порядке, это турки». Немного спустя ворота «Хана» попытались ещё раз открыть силой. Двое пробрались в минарет небольшой мечети; оттуда они могли видеть двор и вдобавок перестрелять всех лошадей. Лорд Бергерш сказал, что было бы неразумно удерживать «Хан» от столь многочисленного отряда; он захотел выйти и объяснить турецкому командиру, кто они такие. Лейтенант П. Смит настоял на том, чтобы идти вместе с ним. Они направились к костру. Ни один из офицеров в тот момент не знал толком турецкого языка; всё, что они могли объяснить – это то, что они были английскими офицерами. Лорда Бергерша, на котором была треуголка, признали британским офицером, другого офицера приняли за русского. Они закричали: «Урус! Урус!» и отгородили его от лорда Бергерша, заставив его сесть поодаль; над лейтенантом П. Смитом поставили долговязого мавра с оголенной саблей, который, указывая пальцем на его кивер, бурчал: «Урус». Лорд Бергерш снова попытался объясниться; он забыл как по-турецки «лейтенант» и использовал слово «капитан», что на турецком, как и в Писании, буквально означает «начальник сотни». «Не сотни, – закричали несколько, – а всего двенадцати!». Это только усугубило ситуацию; здоровенный мавр разгорячился. Лорд Бергерш находился рядом с турецким командиром. Они принесли ему хлеб с солью и чашечку кофе; он отведал всего понемногу, вспрыгнул на ноги, чтобы отнести оставшееся своему сослуживцу, но его остановили звуки вынимающихся из ножен сабель. Лорд Бергерш отказался вернуться на своё место; он протолкнулся к своему товарищу и спутнику и ещё раз попытался объяснить, в этот раз более успешно; затем им обеим предложили хлеб-соль. Мавр, приятель лейтенанта П. Смита, приказал спрятать в ножны сабли; этому офицеру, действительно, не стыдно подчиниться, к его большому облегчению.
На следующий день лорд Кардиган заехал за этим оставшимся отрядом и двинулся к Рассова, расположенного на р. Дунай, в около 6 милях от деревни, в которой произошло вышеописанное. Турки, зашедшие в эту деревню, были полком башибузуков в числе около 600. По-видимому только трое из их офицеров принадлежали к регулярной коннице, посему не следовало рассчитывать на их дисциплину или что-либо подобное. Наша экспедиция находилась в двух-трёх днях перехода в Силистрию. Неприятель – на противоположном берегу, т.е. в арьергарде, а основной отряд в это время отступал; они шли в Шумлу, где находилось крупное турецкое войско под командованием Омер-паши. Паша одолжил нам палатки, столь желанные после многих ночей, проведенных под открытым небом; они пошли назад в Ени-Базар и Девну и добрались в последнюю, идя почти всю ночь в сильную грозу. В разъезде участвовали лошади, выгруженные всего несколько дней назад с транспортных судов. В начале похода лошади были нагружены как вьючные животные, с запасом фуража и провизии на три дня; в результате чего на их спинах протерлась кожа. Здоровье солдат было отменным, за исключением того, что многие из них страдали от боли в глазах, от жары и пыли; дисциплина – единственное чего можно было желать. Лорд Кардиган прибыл в Девну как раз вовремя, чтобы отдать распоряжение «разойтись!» в то дождливое пасмурное утро.
Пехота, несмотря на то, что она располагалась на возвышенности, в отличие от нас, потеряла многих людей. Единственным кого, как я помню, похоронили из Лёгкой бригады в Девне, был сержант из 17-го уланского, который утонул. В Девне было красивое купальное место, устроенное, как мне рассказали, русскими в 1829 г. В Девне лорд Лукан распорядился, чтобы у горнистов не было лошадей серой масти, отметив при этом: «Горнист имеет такое же значение, как и офицер». Рад узнать, что его Светлость ещё жив, и, возможно, он вспомнит отданный им приказ; вместе с этим должен сказать его Светлости, что он взял у меня одну из лучших лошадей в полку. Я выбрал кобылу по кличке Бутчер, красивое и быстрое небольшое животное. Позже я скажу о ней. Из Девны мы перешли в Ени-Базар, где какое-то время стояли лагерем. Ничего кроме муштры, болезней и смертей там не было. Особенно запомнилась одна неделя; я сыграл прощальные мелодии у могил пяти своих товарищей (17-й полк попросил меня сделать то же самое для одного из наших почивших товарищей), весьма огорчительные и унылые для бедолаг, находившихся в госпитале. Доктор из 11-го гусарского по имени Кросс, как человек рассудительный, не разрешил играть эту траурную мелодию. Под командованием лорда Кардигана мы упражнялись во всех манёврах и прочих обязанностях, кои, по его мнению, нам могут приказать исполнять. Одно особенно любимое передвижение его Светлости было таким: передний ряд скачет вперёд и отходит назад, второй ряд на подходе, в таком же порядке, как это делали в Балаклаве наши товарищи по оружию из тяжелой кавалерии.
Наконец к великой радости солдат и офицеров пришёл приказ на Крым. Этот приказ мы получили однажды вечером и выступили на следующее утро. Полагаю, должен здесь сказать, что наш лагерь удостоили честь посетить две английские леди – жены офицеров, разделившие тяготы, жару и все прочее наравне с солдатами; одна, кажется, из 8-го полка, другая из 11-го. Надеюсь, эти дамы, если они живы, что, я надеюсь, так оно и есть, простят мне за то, что я упомянул о них. Мы пошли обратно в Варну, 13-й полк сел на борт «Джейсона». Взвод капитана А.Тримейна первым высадился в Евпатории 14-го сентября 1854 г.; на следующий день с кораблей высадилась остальная часть полка. Лошадей посадили в плоскодонные лодки, но матросы не могли подвести их близко к берегу; солдаты при полном снаряжении и полном комплекте амуниции, с полными флягами воды и провизией на три дня. Сильно нагруженные лодки, как я упомянул, не могли подойти близко к берегу; лошадей выталкивали или выбрасывали в воду через борта лодок. Один из наших по имени Кнеллер (до поступления на службу он работал водителем автобуса в Лондоне) при попытке выбросить свою лошадь в море, вывалился вместе с животным. Бедняга, я думал, что он утонул. Один матрос прыгнул с борта военного корабля вслед за ним и вытянул его на поверхность; его подняли на борт и осмотрели, на следующее утро он был в порядке. Е.К.В. герцог Кембриджский, увидев происшедшее с берега, настоятельно потребовал высаживать лошадей на суше. Надеюсь, если Е.К.В. соблаговолит сие прочесть, он вспомнит ситуацию с 15-м полком. 16-й полк при двух орудиях артиллерийского взвода I, одна пехотная рота и вся кавалерия, которые уже высадились под командой лорда Кардигана, вышли на рекогносцировку, чтобы узнать, не повстречается ли нам неприятель. Лорд Кардиган построил своих людей на марше и сказал им, что делать в случае, если мы с ними встретимся. Мы проделали долгий путь; пехоте пришлось идти вброд и как-то продираться сквозь многочисленные солёные озёра. Его Светлость вёл до самого вечера; когда прозвучала команда «стой!», он распорядился, чтобы его люди поужинали. Многие из них, насколько мне известно, уже съели всё, с чем высадились. После небольшой передышки для лошадей мы вернулись к Старому форту «Евпатория», где в ту ночь стали биваком. В тот день я был с его Светлостью; капитану Олдхэму с трудом пришлось подбадривать отставшего сержанта, забыл его имя, но он поступил в наш полк из 3-го лёгкого драгунского в Бирмингеме; что может быть лучше отважных и закаленных солдат, пришедших из этого полка. 18-го ближе к вечеру показался неприятель; бригадный майор лорда Кардигана галопом промчался вдоль наших рядов с криком: «Сбор! Сбор!», что мы быстро выполнили; адъютант Ирвин из 13-го полка поблагодарил нас за то, что мы так быстро собрались, и сказал: «молодцы, парни». Неприятель поджёг несколько стогов сена, увидев, что мы готовы с ним встретиться и счёл разумным держаться на расстоянии. На следующее утро сигнал общей побудки прозвучал очень рано; лёгкая бригада под командованием своего храброго командира и артиллерийский взвод I составили передовой эшелон всей армии. Пополудни, после долгой и утомительной езды, мы настигли русских, хотя скорее, должен признаться, они натолкнулись на нас в Булганаке. Солдаты и офицеры испытывали такую жажду, что последние предлагали обменять бренди на воду, которой не хватало ни людям, ни лошадям. Мы остановились. Взводы моего полка с правого и левого флангов вышли стрелковыми цепями; мне сказали, что также был взвод 11-го полка, адъютант Ирвин из 13-го полка командовал цепью застрельщиков своего полка; во время перестрелки я находился рядом с ним. Подскакивает смелый и отважный капитан Нолан и говорит при мне адъютанту Ирвину: «Эти русские – чертовски никудышные стрелки!». Над нами в это время летали пули, мы стояли довольно близко друг к другу; невозмутимый капитан Нолан спешился, осмотрел свою лошадь, снова сел на лошадь и вернулся к лорду Раглану. Мой однополчанин, горнист по имени Дик Дэвис, подъехал ко мне и спросил, есть ли у меня патроны, я ответил: «нет»; я полагал, что они довольно далеко. Он сказал мне, что у него есть несколько. Затем я подумал, что пора приготовить свой револьвер; заметив это, адъютант Ирвин спросил меня, на что мне револьвер и приказал его убрать, отметив, что он попросит меня дать сигнал; вскоре после этого я играл «цепи, стройсь!». Когда мы построились вместе с резервом, нам пришлось присесть – по нам стреляла русская артиллерия; наш взвод I открыл огонь и самый первый выстрел попал в цель. Взвод I находился справа от линии, которой командовал капитан Мод, и этот офицер может подтвердить следующие мои слова: снаряд попал в серую лошадь, что стояла прямо передо мной, и разорвался. Лошадь, разумеется, была убита, а всадник нисколько не пострадал; его звали Джеймс Шоу, он был ранен в щиколотку. Капитан Мод отметил в тот момент, что это было что-то невероятное; эта лошадь в Англии принадлежала штаб-трубачу. Сержант Пристли из 13-го полка потерял ногу, на обратном пути под Робертом Уайном была убита лошадь, та же пуля едва не задела чудом уцелевшего лейтенанта П.Смита.
Лорд Кардиган в ту ночь пребывал в скверном настроении; перед тем как спешиться, он сказал полковнику Дугласу, командиру 11-го полка, что арестует его за то, что тот его отозвал. Дело в том, что его Светлость хотел атаковать неприятеля, но ему не позволили.
На следующий день, 20-го, великая и славная победа Альминского сражения. Ясное солнечное утро, примкнутые штыки, сабли наголо; на одних и других блестело солнце, а лица солдат сияли торжеством победы – никогда не видел такого величественного зрелища и никогда не увижу больше. Сразу после этого кавалерия спешилась, какое-то время ждём распоряжений; наконец получен приказ «садись» и скакать вперёд – к фронту. При прохождении через Альму наши бедные лошади хотели остановиться попить воды, но нам этого не разрешили; нас мчали по ней и подгоняли на Альминские высоты. Наши люди и люди неприятеля лежали на поле боя мертвые и умирающие, когда мы проезжали мимо них. Когда мы поднялись на высоты, послышался громкий крик, возвестивший победу – нашу победу! Невдалеке построилась русская кавалерия с несколькими орудиями, дула которых были обращены на нас; они сделали по нам несколько прощальных выстрелов, не нанеся нам урона. Адъютант Ирвин не разрешил нам кричать «ура», пока мы не бросимся в преследование, затем он сказал: «Теперь, парни, можете кричать!». На следующее утро перед завтраком я прошёлся по полю сражения, описать которое я не в состоянии, полагаю, что и другим это не под силу; т.е. его невозможно описать во всех подробностях. В то утро назначили перекличку; адъютант Ирвин был офицером, который её начал, но внезапно занемог и был вынужден поручить это другому офицеру. Это может стать дополнением к картине мисс Томпсон «Перекличка» – отважный офицер внезапно занемог! Этот офицер скончался, полагаю, от банального истощения физических сил и от тряски ужасных повозок для транспортировки больных; и скончался прежде, чем его подняли на борт корабля. Корнет Маклин, находившийся на том корабле в болезном состоянии, увидел кончину офицера, научившего его своим навыкам, и которого он чтил и уважал. Расскажу об этом особенно уцелевшим из 17-го полка, что этот офицер пришел из ихнего полка в 13-й полк в Кэре, Ирландия. Меня также спрашивали, что случилось с лейтенантом Лоуренсом . После Альмы он едва держался в седле своей лошади, хотя в Англии не было более отменного наездника, чем он; это может подтвердить каждый, кто его знает. К кораблю его лошадь вёл в поводу спешенный солдат. Рад сообщить, что он поправился. Я зашел повидаться с ним в Лондоне, но его в городе не было. Я не видел его уже более двадцати лет. Похоронив покойного и передохнув, мы двинулись к Севастополю. «Серые» высадились в сутках или двух дней ходу от Альмы; лошади и солдаты выглядят такими чистыми, словно идут на парад в Гайд-парк, их громко приветствовали; наш вид – бедных, грязных и оборванных – создавал заметный контраст: всё-таки мы немного послужили. 24-го или 25-го, не помню точно когда, но это не существенно, армию на марше вела артиллерия 1-й дивизии; капитан Мод, взвод I конной артиллерии, имел честь идти впереди. Их путь пролегал через дубраву; пройдя несколько миль и оказавшись без поддержки кавалерии, они замешкались и следующие за ними всадники стали помалу останавливаться; дорога здесь была узкой.
Как раз в этот момент лорд Раглан и квартирмейстер генерал Эйри их опередили; лорд Раглан несколько строгим тоном спросил, почему они не пошли дальше, как он лично приказал некоторое время спустя. Когда они миновали его, его Светлость, прежде чем войти в эту часть дубовой рощи, быстро проехал дальше и распорядился, чтобы его люди следовали за ним. После того как они прошли около трёх миль, главнокомандующий весь взволнованный пустился обратно во весь опор на поиски кавалерии; некоторым подходившим, а именно 8-му гусарскому полку, было приказано пройти вперёд. Вскоре после этого подошла часть «Серых» и осталась у орудий конно-артиллерийского взвода I, на повороте, ведущем к открытой местности, что лежала на опушке рощи, и по этому участку местности шли около 15000 русских. Лорд Раглан приказал конно-артиллерийскому взводу выйти галопом в наступление, что было сделано блестящим и великолепным образом, и тот вступил в бой на открытой местности; открыл по русским огонь ядрами и картечью, принудив неприятеля отступать, а затем обратиться в бегство и оставить на дороге своё оружие и багаж. Наш взвод взял орудия на передок и пустился следом, при поддержке 8-го гусарского полка; «Серые» подходили к русским на повороте дороги, ведущей в другую рощу; те оказали сопротивление, построились и выстрелили по нашему артиллерийскому взводу шрапнелью с расстояния 200 ярдов; стреляли они высоко и никого не задели, даже ветки на верхушке кустов по обеим сторонам дороги были ровно срезаны огнём русских. Два передовых орудия снова вступили в бой по фронту и попотчевали их картечью; русские укрылись в дубовой роще. «Серые», спешившись по трое по правому и левому флангу и взяв свои карабины, пошли за неприятелем в рощу и нанесли большие потери. Снова взяв орудия на передок, они подошли к крайнему концу дороги, ведущей в долину по пути в Бахчисарай; постояв там какое-то время, взяли орудия на передок и отошли к ферме Мекензи при поддержке кавалерии. Одинокие кавалеристы неприятеля мчались по равнине верхом на своих конях, что есть мочи. Когда всё стихло, обсудив дело, все признали, что нам повезло, что капитан Мод остановил наш взвод в дубовой роще, несмотря на ответ лорда Раглана, который, как сообщалось, сам с этим согласился, поскольку немного погодя по нашему взводу был пущен картечный огонь; пока канониры ссаживались, над их головами летали снаряды, капитан находился не далее ста ярдов от них, когда они выстрелили, и чудесным образом уцелел, поскольку оставался в седле. Рад сообщить, что этот офицер до сих пор жив, а также м-р Нортон, который сможет подтвердить то, что я написал о храбром артиллерийском взводе I. Осмотрев ферму Мекензи, наши бойцы пытались поймать свиней и разыскивали что-либо съестное и воду. После мы двинулись к берегам речки Чёрная; на дороге была разбросана офицерская одежда, арбы перевернуты. Затем мы увидели полную картину бегства. Наши бедные товарищи пехотинцы, наверное, здорово утомились той ночью, ибо они совершили весьма долгий и тяжелый марш. Мы порядком подустали от сидения в седле, каково же приходилось тем, кто шёл пешком? Лорд Кардиган сел у костра взвода A 13-го лёгкого драгунского полка раньше, чем пришли его люди. От него мы узнали, что коляска князя Меншикова еле ускользнула из наших рук. Ранним утром следующего дня легкая бригада под командованием своего храброго командира получила приказание преследовать русский обоз, ушедший в Севастополь. Лорд Кардиган позвал горниста. У него никогда не было закрепленного за ним горниста, поэтому он мог позвать первого попавшегося; этим первым был я. Прозвучал сигнал «рысью!», кавалеристы пошли быстрым шагом; лорд Кардиган шёл впереди, некоторые лошади чуть ли не с ног валились. Его Светлость, всегда превосходно державшийся в седле, находился далеко впереди от своих людей. К нему подъехал один офицер и напомнил ему о его собственной безопасности, но он просто повернул голову, сделав вид, что ничего не услышал и продолжал вести отряд, пока дальше ехать было бесполезно; приказал играть сигнал «стой!», отправил своего бригадного майора чуть далее вперед, не заметит ли тот что-нибудь. Пока мы возвращались, наши корабли благополучно стали на якорь в Балаклавской бухте, которая была взята нашими храбрыми моряками. Всё это время мы были без палаток, с собой мы имели только то, с чем высадились. В 13-м полку имелись непромокаемые накидки, выданные их старшим полковником, что было весьма удобным, так как сохраняло их от сырой земли. Находясь в Балаклаве, мы несколько раз собирались по тревоге и шли на рекогносцировку; порой, только мы собирались поужинать, звучал «сбор! сбор!», оставляли кухонную посуду, ужин и прочее; однажды, когда мы вернулись, возможно, чтобы передвинуться на новое место, то не увидели больше ужина. Раз как-то взвод A вышел на рекогносцировку во главе с капитаном Олдхэмом и лейт. Монтгомери; мы далеко прошли по Воронцовскому шоссе: капитан Олдхэм повёл нас в узкое укромное место, где нам пришлось перепрыгивать через ров; половине наших людей было приказано распрячь и накормить своих лошадей; солдаты заодно тоже поели, после них этим же занялась другая половина. К сожаленью, тем утром я не взял с собою пайка, ни своего, ни моего брата; в итоге нам нечего было есть, и даже когда мы вернулись, в казане уже не оказалось свинины; жалел я об одном: «так тебе и надо, следовало взять его с собой».
Удивительно, что нас всех не взяли в тот день в плен. Когда мы кормили своих лошадей, мы находились в самом беспомощном состоянии обороны, не имея возможности уйти. На следующий день мы пошли той же дорогой, но второй раз нас не поймать; мы увидели неприятеля в дозоре. На следующий день тот же взвод под командованием тех же офицеров едет по долине, которая впоследствии называлась «Долина смерти»; сержант Г. Алдерсон был выслан в дозор и ему приказали пройти немного дальше того места, которое он для себя наметил; скрытые от его взора казаки внезапно на него налетели и взяли его в плен. Полагаю, если бы он резко развернулся и помчался назад к своему взводу, то он, вероятно, спасся бы, но он был далеко, слишком далеко как для одного солдата. На этом его Крымская война закончилась, так что ему, возможно, посчастливилось. Лорд Кардиган услышал, как солдаты говорили об этом происшествии; он хотел разузнать поподробнее, но не смог. Когда мы впервые приехали в Балаклаву, она была красивой, как и вся местность в округе; в изобилии виноград; мы частенько поедали его в огромном количестве, пока могли его раздобыть. Офицеры полагали, что от него нам станет худо; слава Богу, ни одного дня я там не болел, и не пробыл постоянно в одном только месте: в Крыму, Турции или Скутари.
А теперь поспешу рассказать о памятной дате – 25-е октября 1854 года. Того дня обе бригады собрались с рассветом. Взводу I, всегда стоящему на передовой, было приказано подойти к выступу холма, рядом с турецким редутом. Орудия прикрывал 13-й лёгкий драгунский полк, но едва мы туда перешли, как капитан Мод получил тяжелое ранение. Лейтенант П. Смит, исполняющий на тот момент обязанности адъютанта, находился ближе к правой стороне правофлангового взвода; он сказал: «А вот и бедняга Мод!», полагая, что тот был убит, как думали многих из нас. В то время пока между артиллерией велась стрельба, мы тихонько сидели на своих лошадях. Лейт-нт П. Смит приказал нашим людям держаться в седле ровно и не кивать головами в разные стороны. Тот офицер, возможно, забыл то, что он сказал, но не забыл этого я. Турки внезапно сдали редут, мы шагом отступили назад; неприятель бил по нам из пушек. Где-то в это время был ранен лейтенант Гоуд и, кажется, потерял свою лошадь; затем вышел полковник Доэрти, но после я его не видел. По возвращении я увидел, что многие из «Тяжёлой» были тяжело ранены; снаряды, пролетевшие над нами, должно быть, попали в них. «Тяжёлые» затем заняли позицию, на которой были разбиты наши палатки; утром мы отошли к ним в тыл. Мы выслали цепи застрельщиков, но их отозвали; мы спокойно наблюдали и ожидали результата атаки на Балаклаву. Крупный отряд русской конницы бросился на тонкую красную линию пехоты; ни один из них не дрогнул и никто не выстрелил, пока неприятель не подошел к ним близко и не заставил их развернуться вправо. Затем они атаковали бригаду тяжёлой кавалерии. «Тяжелые» встретили их и произвели манёвры, которым мы тренировались в Турции. Турки подумали, что всё кончено и позвали нас на помощь; они едва понимали, что происходит и мало смыслили в британской отваге. В наступление идёт следующая шеренга; завязывается типичная схватка на саблях. Русской коннице это поднадоело; они развернулись и помчались во всю прыть назад под залпы ружейного огня; они своё получили, как пить дать. Лорд Кардиган сказал, что «Тяжёлые» имели преимущество; он ведать не ведал, что произойдет дальше. Спустя немного времени нас перевели в долину в ожидании приказаний и следующего манёвра. К нам прискакал смелый и отважный капитан Нолан с приказом от лорда Раглана; лорд Лукан тогда находился справа от нашей шеренги; соответственно взвод A стоял рядом с ним. К этому взводу принадлежал я, и я чётко слышал этот приказ; он был таков: «Лёгкая бригада выйдет в атаку и захватит орудия, – указывая при этом направление, дабы не вышло ошибки, – при поддержке французской кавалерии слева и английской пехоты справа». По-моему, у лорда Лукана возникли сомнения. Капитан Нолан сказал: «Вон там орудия, и Ваш долг – их взять!». Подозвали лорда Кардиган и посовещались с ним; разговор этот я, разумеется, не слышал. Его Светлость встал в центре нашей шеренги, это между или скорее впереди 17-го и 13-го полков, и отдал приказ выйти в наступление. Я не слышал никакого сигнала вообще; и многие, кто были ещё ближе к его Светлости, говорят то же самое. Капитан Нолан, бедный храбрый офицер, был убит первым; поначалу, увидев его, я заметил, что его руки были вскинуты вверх и он, кажется, был ранен в грудь. Один из наших кузнецов остался с ним; он выехал в фуражном кепи, и, по-моему, был кавалеристом из 13-го полка, некоторые люди и лошади которого находились при штабе лорда Раглана. Правофланговый взвод 13-го полка пострадал больше других от ружейных пуль с нашего правого фланга.
Капитан Олдхэм, старший офицер 13-го полка, в то время ехавший на очень красивой лошади серой масти, был убит вместе с ней от разрыва снаряда. Лейтенант Монтгомери из того же взвода тоже был убит; был убит капитан Гоуд, а его брат был ранен этим утром. Лейтенант П. Смит был единственным офицером, вернувшимся на своей лошади; он пошел в эту атаку, не имея возможности вынуть свою саблю. Мой брат потерял ногу и был взят в плен, а после умер в Симферополе. Я получил от него письмо, в котором сообщалось, как русские были с ним любезны и как хорошо за ним ухаживали сестры милосердия. Его звали У. Бейнтон. Я чудом уцелел: пуля попала в правую верхнюю пуговицу моего мундира, от которой отскочила и порезала внизу мундир, словно острым ножом, слегка коснувшись горла; мою лошадь подстрелили в переднюю правую ногу, в верхней части; однако она смогла пронести меня в атаку и вынести меня обратно.
Возвращаясь из атаки, я увидел, как лорд Кардиган взмахнул своей саблей в правую сторону и слышал, как он сказал: «Мне так жаль лёгкую бригаду, но это не была одна из моих безумных выходок!». Полагаю, что каждый солдат и офицер должен признать, что он выполнил свой долг самым храбрым образом. Немного отдохнув, нам приказали сесть по коням и проверить, сколько нас всего в седле. Капрал Нейджл сказал мне, что нас было 27 из 103, но нас, кажется, едва ли было именно столько. Полковой сержант-майор Гарднер приказал мне сесть на лошадь, не зная тогда, что моя кобыла была ранена. Я попытался сдвинуть её на шаг вперёд, но увидел, что она не могла идти. До того момента я не знал, что она была ранена во время атаки. На скаку она была разогрета, но поостыв, оказалось, что она не могла идти. Я больше не садился на эту кобылу, на следующее утро мне дали другую; а лошадь, на которой я пошёл в атаку, спустя многие годы после войны была подарена подполковником Маклином Её Величеству. В завершении рассказа об этом памятном дне, должен задать штаб-трубачу Джою пару вопросов. Первый: был ли он горнистом лорда Лукана в тот день? Второй: шёл ли в атаку его Светлость? Если его Светлость не был в атаке, уверен, он бы не оставил его Светлость. Уильям Бриттон из 17-го был смертельно ранен и вынесен с поля боя умирающим; Уильям Говарт из 13-го полка был убит, трое других горнистов уцелели. 4-й лёгкий и 11-й гусарский полки формировали вторую шеренгу, 8-й гусарский – третью, орудия заклёпаны не были. Недавно я видел картину мисс Томсон о Балаклаве; гнедая лошадь 11-го полка выглядит так, словно её только что вывели из королевских конюшен. Должно быть, это была самая необыкновенная пуля, что отбила её копыто и не повредила ногу. Мальчик-горнист не мог присутствовать, ибо в лёгкой кавалерийской бригаде не было тогда мальчиков-горнистов, все они были полными горнистами, поэтому не могли быть мальчиками. Все юноши из оркестра были обязаны вступить в ряды нижних чинов, это может подтвердить Военное министерство, и многие участвовавшие в атаке офицеры из разных полков сказали мне то же самое, что и я здесь. Боюсь, что талантливая молодая художница увлеклась общим содержанием картины и не вникала в детали.
Ночью, 26-го, когда все мы улеглись в наших палатках, послышался неистовый топот скачущих по равнине лошадей; зазвучала мощная канонада; весь лагерь был поднят по тревоге. «Сбор! Сбор!». Неприятель наступал, и мы собрались как можно скорее. Немного обождали и не услышали никаких подробностей; нам приказали не снимать личное снаряжение. Утром заметил, что все лошади русского пикета удрали от своих наездников; мой старый друг по имени Уиллсден из 4-го лёгкого драгунского полка сказал мне, что их лошадь по кличке Данки (Осёл) стала причиной того, что лошади вырвались из пикетов, и она привела их в наш лагерь; само животное было схвачено русскими. Эти лошади оказались весьма кстати, их передали в артиллерию. Вскоре после этого мы пошли к фронту – к Севастопольским высотам, ближе к Инкерману. Обычно «артиллерия» заходила в наши палатки и мы болтали; они сказали нам, что поблизости есть одно слабое место. 4-го я прошёлся по лагерю французов с нашим капралом по имени Нейджл, который говорил на французском, как на родном. Французы будто бы чего-то ожидали; все были заняты приготовлением и распитием кофе, и вид у всех был счастливый. Мы обменивались комплиментами «бон англе», «бон француз»; вместе пропускали по стаканчику на французский манер. По своему опыту говорю, они самые весёлые и компанейские товарищи по оружию на земле. Много стаканчиков я пропустил с ними на французском холме в Балаклаве, которым командовал генерал Боске. Рано поутру, 5-го, мы проснулись от звуков стрельбы; собралась кавалерия, командовал лорд Джордж Пейджет; лорд Кардиган к тому времени ещё не появился. Лорд Джордж повёл нас под огнём, несколько человек из 17-го были убиты; мы, кажется, не понесли ни одной потери. Лошадь Джо Гэммиджа упала в ров, который был заполнен доверху, он, верно, поначалу подумал, что его лошадь подстрелили; мы между собой над этим посмеялись. Подъехал лорд Кардиган и приказал отступать. Наконец подошли французские зуавы и повернули ход событий. В тот день Е.К.В. герцог Кембриджский ехал на первой моей кобыле серой масти после того, как потерял свою лошадь. Какой же это был жуткий и печальный день для его Королевского Величества – потерять большинство своих прославленных офицеров и отменных гвардейцев; они так ужасно страдали. Затем 14-го на нас обрушилась сильная буря; ветром снесло все палатки, кроме той, в которой мне посчастливилось находиться; вместо колышек мы установили свои сабельные ножны, и каждому поочередно приходилось стоять вместо шеста.
В ту ночь от голода и непогоды у нас сдохло 14 лошадей; ужасно было видеть, как они ели навоз и хвосты друг у друга. Мы получили приказ идти в Балаклаву, где мы провели всю зиму; весьма удобно, если сравнивать с прежними условиями. Мы выезжали в дозоры и выполняли прочие обязанности; переносили больных с линии фронта. Наконец Севастополь был взят; 13-й полк в то утро вышел на дежурство, то есть после его эвакуации, чтобы удержать позицию и не допустить, чтобы какой-нибудь француз или англичанин не вынес из Севастополя что-нибудь за пределы своего места стоянки, к большому негодованию и французов, и англичан. Однако наших солдат винить не в чем, таковы были приказы генералов обеих армий. Полковник Доэрти заехал на Редан; я там был вместе с ним и увидел настоящий разгром, разрушения и человеческие жертвы; офицеры подгоняли солдат хоронить их всех вместе, друзей и врагов; таковы ужасы войны. Немного погодя после этого артиллерийский взвод C, 4-й легкий драгунский, 6-й карабинерный, 12-й уланский и 13-й лёгкий драгунский полки под командованием лорда Джорджа Пейджета высадились в Евпатории; там находился генерал Д’Аллонвиль с крупным отрядом французской кавалерии и конной артиллерии. Мы выходили несколько раз; часто отлавливали и уводили огромное количество скота. Как-то раз в месте, что находится в около двух днях хода из Евпатории, по дороге в Бахчисарай, мы увидели как командир отряда генерал Д’Аллонвиль выстроил свой штаб на вершине небольшого холма впереди нас. Капитан Кейт из 4-го лёгкого драгунского полка тотчас подъехал с приказом, чтобы английская конная артиллерия выступила вместе с 12-м уланским полком в поддержке. Капитан Томас остановил свой взвод у подножия упомянутого холма и сам поднялся по нему верхом на коне; подъехав к генералу Д’Аллонвилю, он узнал, что генерал приказал, чтобы он вступил в бой против батареи русских орудий, ожидающей нас на другой стороне речушки на расстоянии около полумили. Капитан Томас внимательно осмотрел орудия через подзорную трубу и заметил, что это были три русских тяжёлых 18-фунтовых орудия, а у него были лишь 9-фунтовые; затем он осмотрел позицию и к своему счастью заметил небольшой колышек, вбитый в землю рядом с тем местом, где он стоял. Он посмотрел ещё внимательнее и обнаружил другие такие же колышки, установленные на равных расстояниях между ним и неприятелем. Он ничего об этом не сказал, но вместо того, чтобы ввести своих людей в дело на верхушке холма, как было приказано, он во весь опор понёсся вниз и с расстояния 400 ярдов от неприятеля выстрелил по нему два снаряда из всех своих пушек, взял на передок и помчался назад по отрогу холма. Выбив с лафета одно русское орудие и повредив другое, помимо нескольких человек и лошадей убитыми, он при этом не понес ни единой потери. Дальность стрельбы русских орудий, как он предположил, уже была отмечена метками в виде небольших колышек, поэтому в него ни одно орудие не попало. С другой стороны, на гребне холма построился 12-й уланский полк и прямёхонько в него попал один снаряд, если не больше. Присутствовала турецкая кавалерия. Не могу не упомянуть здесь двух живущих поныне офицеров, воздав им должное; одному за его благородное чувство справедливости к своему сослуживцу, другого же несправедливо третируют за его храбрость и прошлые заслуги. Командующие офицеры полков получили приказ представить фамилию любого одного офицера, унтера или рядового для получения ордена Почётного легиона. Капитаны С. Дженинс и А. Тримейн, к их чести, вместо себя попросили рекомендовать фамилию капитана Перси Смита, так как они уже получили чин бревет-майора. Командующий офицер благодаря этому капитану Смиту уже сполна вознагражден, получив взвод под своё командование, и не представил фамилию вышеупомянутого офицера, после чего капитан Тримейн разрешил, чтобы была представлена его фамилия. Подобное снова случилось бы в Ирландии, если бы не капитан Тримейн. Оба офицера живы поныне, и ещё один капитан Гарднер, который может подтвердить своими показаниями истинность моих слов. Ночи во время нашей экспедиции были холодными. Однажды в воскресенье мы находились на марше; Почтенному Хьюлетту не терпелось провести молебен, но поняв, что это едва ли возможно, он бросил эту затею и ездил повсюду с нашими людьми, подвергаясь всем опасностям и разговаривая с солдатами и офицерами. В другой раз тот же почтенный джентльмен приехал на казачьей лошади на построение для молебствия на песках Евпатории; он добился своего и прочёл часть молебствия, не слезая с лошади, но из-за ветреной штормовой погоды мы не слышали ни одного его слова, поэтому он попросил командира приказать солдатам разойтись. Я знаю и счастлив, что этот джентльмен до сих пор жив.
С началом зимы 13-й полк произвел посадку на борт «Этны»; у них был тяжелый переход. Той же ночью 12-й уланский полк обливало водой, их лагерь располагался близко к морю. В Скутари я вернулся в свой полк и в ту же ночь был произведен в капралы во взводе D, которым командовал капитан Джервис. В Скутари мы погорели; здание было уничтожено за считанные минуты; мы потеряли всю свою одежду и большую часть своего снаряжения. Это произошло 2-го февраля, после чего был провозглашен мир. 4-й и 13-й полки произвели посадку на захудалое судно «Асистанс», но погода была чудесной; оно сломалось возле Бискайского залива, наскочив на рыболовные баркасы на побережье Испании посреди ясного дня по ошибке вахтенного из 13-го полка, который, покуривая трубку, едва не поджёг корабль. Мы благополучно прибыли в Портсмут, где нас пришёл встретить полковник Доэрти; его тепло приняли все солдаты, поскольку он был столь к ним добр. На небольшом пароходе нас перевезли в Госпорт, где Её Величество произвела наш смотр и с большим волнением справилась о старшем офицере, служившем в нашем полку; это был капитан Смит, который по недомоганию был оставлен на борту «Асистанс». Вместе с нами в Англию прибыл майор Холден, а также капитан Джервис. Нас отправили в Корк, 4-й лёгкий драгунский был оправлен в Брайтон; всем нам предоставили отпуск. Моя сестра служила камеристкой в Брайтоне у леди Каролин Тернор из Сток-Рочфорда; эта леди весьма любезно пригласила меня погостить у неё в доме в Брайтоне на недельку. Я принял её любезное предложение; там со мной обходились с чрезвычайной любезностью;¬ эта леди даже пожала мне руку; её сын собирался поступить в колледж и мне предложили стать его камердинером. Когда я вернулся из Брайтона, командир части устроил нечто наподобие жеребьёвки медалей, выданных нашему полку французами: одному из горнистов по имени Р. Дэвис посчастливилось вытянуть или выиграть одну медаль; один или двое других солдат, которые получили медали, в тот день вообще находились не при оружии и, следовательно, не могли принимать участие в атаке; кто-то ещё вытянул за меня в моё отсутствие, с увольнением со службы. Все мои друзья убедили меня уволиться из армии, что я и сделал, выплатив 20 фунтов стерлингов за увольнение со службы в Кэре; именно там же, где поступил на службу. В 13-м полку я прослужил 11 лет и 174 дня, помимо этого два года в составе военного оркестра. Общий срок моей действительной военной службы составил всего 8 лет, поскольку служба в юном возрасте в те дни не засчитывалась. Благодаря любезности полковника Барнетта и капитана Хейса из 12-го королевского уланского полка меня назначили штаб-трубачом в Оксфордширский йоменский кавалерийский полк, а также искренне благодарю солдат и офицеров этого полка за их доброту ко мне в Тейме, Оксфордшир. Многие из них попросили у меня песню, так что я публикую её вместе с этим рассказом. Офицерам моего старого полка, с коими я давеча имел большое удовольствие повидаться и пожать руку, невероятно благодарен за их великодушие ко мне. Верю, что мой небольшой рассказ потешит их и что они убедятся в его точности во всех подробностях. Невозможно выразить Вашему Королевскому Величеству и м-ру Коллинсу словами то, как я ценю Ваше ко мне снисхождение.
Имею честь прощаться,
Покорный слуга Вашего Королевского Величества,
Гарри Пауэлл
из бывшего 13-й лёгкого драгунского полка.