А.Ануфриев (Иркутск), Д.Люстрицкий (Иркутск) «Иркутцы…» (из истории Иркутского драгунского полка)

Традиции давать наименования полков русской армии по городам и территориям восходят к временам Петра I. По подсчетам историка П.В. Шавенкова, к 1914 г. в императорской армии имели «географические» наименования 56 кавалерийских полков, из них именами городов и областей современной территории Российской Федерации назывались 18, Украины – 28, Белоруссии – 3, прибалтийских государств, включая Финляндию — 7[20]
В канун войны с Наполеоном большая часть регулярных частей носили имена старинных русских городов, расположенных в центре, на северо-западе страны и в Поволжье. Например, Московские пехотный и драгунский, Владимирские пехотный и драгунский, Новгородские пехотный и драгунский и так далее. Эти регионы поставляли наибольшее количество рекрутов для комплектования регулярных войск, однако наименование не значило, что в часть поступали рекруты «своей» территории или, например, история части так или иначе связанна с конкретным населенным пунктом. Лишь Преображенский, Семёновский и Бутырский полки назывались по подмосковным сёлам и слободам, в которых они сформировались или расквартировывались.
Значительное количество полков называлась в честь городов и районов, относительно недавно вошедших в состав Российской империи: Ингерманландские пехотный и драгунский, Нарвские пехотный и драгунский, Выборгский, Копорский, Шлиссельбургский пехотные полки. Наименование полков, в первую очередь, преследовало цель представить в войсках все значимые земли Российского государства.
Преимущество «географического» принципа не означало его полное торжество и единообразие подходов в наименовании частей во все исторические периоды. В допетровскую эпоху и в период правления императора Пётра III регулярные полки наименовались по именам шефов, до 1770-х годов существовали Чёрный и Жёлтый гусарский полки (по цветам их обмундирования). Встречались случаи наименования полков по местам прославленных сражений, например Кинбурнский драгунский или Таврический конно-егерский.
Среди «географических» наименований полков, так или иначе связанных с Иркутской губернией, несомненно, выделается Иркутский драгунский полк, впоследствии переформированный и принимавший участие в событиях 1813 года уже как Иркутский гусарский. Как ни странно, это сравнительно малоизученная страница истории. Самой объемной монографией по этому вопросу является книга Е. Альбовского «История Иркутского полка (50-й Иркутский драгунский полк)», вышедшая в 1902 г. в Минске. В ней изложен обширный фактический материал из московских, в том числе военных, архивов, многие из которых были безвозвратно утрачены в период 1917-1918 годов.
Более ста лет исследование Е. Альбовского было практически единственным доступным источником по теме. Попытку вернуть широкой аудитории историю Иркутского драгунского полка предпринял иркутский историк и архивист Евгений Шободоев [13], однако безвременная кончина помешала ему завершить изыскания по истории полка.
Формирование Иркутского драгунского полка связанно с необходимостью прикрытия войсками Сибирской линии, системы крепостей и редутов на юго-западе Сибири, протянувшейся вдоль Иртыша и Тобола к Присаянью. Во второй половине XVIII века неспокойная обстановка вдоль границ, вызванная активностью киргизов и калмыков, заставила Военную коллегию искать способы усилить крепостные гарнизоны. Бороться с набегами кочевников должны были называемые «легкие полевые команды» – сводные мобильные части, включавшие две мушкетерские роты, усиленные подразделениями егерей, артиллерией и драгунами. По проекту 1771 года семь легких команд назначалось для защиты Красноярска, Омска, Ямышевска, Каменногорска, крепости Святого Петра (Петропавловск, ныне на территории Казахстана) и Селенгинска. Однако уже через четыре года, в 1775 году, легкие полевые команды были расформированы, а подразделения из их состава сведены в батальоны и полки по родам войск. Драгунские команды частью пополнили формирующиеся драгунские полки, а большая часть была сведена в десять эскадронов, разместившихся в Оренбурге (четыре), Астрахани (три) и Сибири (три). Усиление гарнизонов в Нижнем Поволжье и на Урале объяснялась необходимостью наведения порядка после кровопролитного пугачевского бунта. После того, как неспокойные провинции были приведены к «единому знаменателю», драгунские эскадроны были вновь переброшены на Сибирскую линию и из них в 1777 году был сформирован Сибирский драгунский полк.
В 1784 году два эскадрона Сибирского драгунского полка были переданы в Оренбургский корпус и стали ядром формирования Оренбургского драгунского полка. Для прикрытия колоссальной протяженности укреплений Сибирской линии оставшихся сил не хватало, и, чтобы исправить положение, в 1786 году началось формирование Иркутского драгунского полка.
Указом военной коллегии от 18 (29) ноября 1786 было решено «сформировать Иркутский драгунский полк, произведя сие действо способом разделения на два Сибирского драгунского полку: одна половина его останется под названием Сибирского драгунского, другая же воспримет имя Иркутского полка. Вы (командир сибирского корпуса генерал Огарев) имеете обе половины дополнить рекрутами и привести каждый полк в десяти-эскадронный комплект, по штату положенный» [9,с.35]. Первое упоминание об Иркутском драгунском полку присутствует в «Ведомости войскам сибирского корпуса», приложенной к указу генералу Огареву от 23 марта 1786.
Формирование полка происходило очень непросто. Предписание доставить необходимое обмундирование, снаряжение и вооружение было дано Тобольской обер-криг комиссии. В ответ было получено сообщение, что ни в Тобольске, ни в Иркутске ничего нет, поэтому припасы будут доставлены из Тулы и Казани. Тем временем, в январе 1787 из Сибирского полка прибыли 915 человек личного состава, в числе которых оказалось 70 необученных рекрутов. Среди них не было ни одного вахмистра, ни одного канонира и фузилера для полковой артиллерии. Коллегия направила предписание Огареву для формирования полка брать рекрут из других частей сибирского корпуса, однако корпус и сам страдал от некомплекта личного состава: при штатной численности в 11673 человека некомплект в гарнизонах превышал четыре тысячи человек.
Еще хуже обстояло дело с офицерами. Нет нужды говорить, что во второй половине XVIII века Западная Сибирь была не самым престижным местом службы, и направлялись сюда отнюдь не самые блестящие офицеры, а нередко отправка в Сибирь и вовсе была ссылкой. О том, каким образом попадали служить в иркутские драгуны, можно судить по записке императора Павла к генерал-майору Антону Антоновичу Скалону, шефу драгунского Скалона (Иркутского) полка: «Офицера сего нашел я в тронной у себя в шляпе, судите сами. Павел»[21,с.299]. С этой запиской провинившийся офицер прямо из дворца отправлен в Сибирь.
В Иркутский полк было назначено из девяти драгунских полков 50 офицеров, в том числе командиром полковник Василий Байков из Астраханского драгунского, а его помощником подполковник Нелидов из Нижегородского полка. Однако офицеры вcячески уклонялись от службы в отдаленном гарнизоне. Командир кубанского корпуса сообщил, что Нелидов не может прибыть, поскольку исполняет обязанности командира полка. Полковник Байков и вовсе не явился, не заявив о причинах, и был исключен из службы с формулировкой «за долговременное неприбытие к полку и неизвестность, где находится» [1].
Командира полк обрел лишь в апреле 1789 года с назначением полковника Николая Аршневского. Тридцатилетний Аршневский начал службу солдатом в лейб-гвардии Преображенском полку, в офицерском чине перешел в лейб-гвардии Семеновский, где дослужился до капитана и в 1784 году с повышением до подполковника был выпущен из гвардии в кавалерию, в Астраханский драгунский полк. Он имел боевой опыт, участвовал в крымских походах и действиях против горцев за Кубанью.
Из обер- и штаб-офицеров прибыли единицы, и лишь к 1790 году, после десятков отчисленных за неприбытие Коллегии удалось довести количество офицеров до 46 из 59 положенных по штату. Из офицеров по происхождению русских дворян было 21, иностранных – четверо, обер-офицерских детей семь, духовного звания один. Познания большинства ограничивались тем, что они «по-российски читать и писать умели», четверо знали по-немецки (немцы по происхождению). Самыми образованными в полку были поручик Сорокин из обер-офицерских детей, знавший геометрию, тригонометрию, фортификацию и рисование и подпоручик фон Винклер, который, согласно формуляру «русский, французский, немецкий языки, математику и прочие науки знает» [21,с.55].
Об уровне знаний остальных офицеров свидетельствуют показания эскадронного командира капитана Муратова, проходившего в 1797 году по делу о хищении средств, выделенных на фуражное довольствие. Он утверждал, что подписывал приходно-расходные книги, не читая их по незнанию русской грамоты, умея лишь, не зная букв, написать свою фамилию. В формуляре этого офицера значилось «по-российски читать и писать умеет».
Состоятельных офицеров в полку не было, за командиров числилось 98 душ, за майором 10, и за отцом одного из прапорщиков 80, остальные жили на офицерское жалование. Четверо когда-то служили в гвардии, трое ранее участвовали в трех военных кампаниях, один – в двух, двенадцать – в одной. По возрасту самым молодым был командир – 30 лет, старейшему офицеру – 41, возраст остальных колебался между 31-40 годами у капитанов и 23-30 у поручиков, причем самому старшему по возрасту был прапорщик 41 года, а самым младшим – прапорщик 19-и лет. Один из офицеров полка был «за некоторые важные вины» был в 1766 году разжалован из капралов лейб-гвардии Преображенского полка в рядовые и сослан, но усердной службой добился производства в чин прапорщика, правда, без права покидать Сибирь.
Долгое время полк нельзя было назвать кавалерийским в полном смысле этого слова, поскольку на январь 1789 года не было строевых лошадей. Полностью сформирован, одет, обут и вооружен полк был только к 1790 году.
Иркутскому драгунскому полку был положен кафтан пехотного образца (светло-зеленого сукна на палевой подкладке), с одним погоном белого цвета, таким же воротником и обшлагами, желтым аксельбантом, у офицеров – камзол. Облик иркутского драгуна завершали лосины, сапоги с раструбами и треугольная шляпа вышиной в четыре вершка, со шнурком из черной и желтой шерсти, у офицеров с султаном из перьев, сверху белых, а к низу черных и желтых. Вооружены драгуны были палашом, мушкетом или ружьем диной два аршина и пистолетами в медной оправе.
В 1802 году Иркутский полк получил новую форму: светло-зеленый двубортный мундир, наподобие фрака с белым воротником и обшлагами, одним погоном и желтыми пуговицами, белые панталоны, на походе заменявшиеся серыми рейтузами, подшитыми кожей. Головным убором с 1802 года стала высокая узкая каска с медной бляхой, кожаными козырьками сзади и спереди и щетинистым плюмажем, высоким изгибом склоняющимся вперед. Тяжелая каска была мучением для драгун, особенно на быстрых аллюрах.
Полк был дислоцирован по форпостам и редутам Колыванской линии к юго-востоку от Усть-Каменогорска (ныне Казахстан), вдоль границы с Китаем. Повседневной задачей драгун была борьба с шайками киргиз-кайсаков, совершавших набеги на поселения, угонявших скот и захватывающих пленных. Общая численность полка составляла около 850 человек. Фактически в пяти эскадронах в Западной Сибири было около 700 человек, а еще одни, 6-й эскадрон, находился за 2700 верст, в Иркутской губернии на Нерчинском тракте при Селенгинской крепости. Полковые командиры и проверяющие полк начальственные лица этот эскадрон не видели вообще, а отчеты эскадронного командира получали с большим опозданием.
Николай Аршневский прокомандовал иркутскими драгунами восемь лет и оставил после себя остроумный проект нового устройства сибирского казачьего воска, не принятый во внимание и славу основателя алтайского пчеловодства. В 1792 году Аршневский выписал из Оренбурга 50 ульев, которые наказал продавать крестьянам по очень низкой цене, и через три года пчеловодство распространилось по Иртышу, вознаградив покупателям издержки на покупку ульев и доставив значительную прибыль от продажи меда и воска. Алтайские крестьяне называли Аршеневского «благодетелем, ревнователем народного счастья» и молили Бога, что он «вывез им такую «благодать»[18]. Из Алтайского округа пчел завезли в 1801 году в Тюмень, в 1823-м — в Красноярск, в 1859 году — в Забайкалье.
После Аршневского командиры (с 1798 года – шефы) полка менялись почти ежегодно, а то и по двое за год. Славные страницы полка связаны с именем полковника Антона Антоновича Скалона. Скалон родился 6 сентября 1767 года в Бийске, в семье командира драгунской бригады, расквартированной в Бийской крепости. Его отец, Антон Даниилович, участвовал в нескольких военных кампаниях, был награжден орденом Св. Георгия Победоносца 4-го класса. В восьмилетнем возрасте мальчика приняли на военную службу в лейб-гвардии Преображенский полк, в 1783 году 16-летний юноша получил офицерский чин поручика в Сибирском драгунском полку. Через три года он капитан, спустя еще семь майор. Судьба благоволила Скалону – за ревностное внедрение в вверенном ему полку новых правил он был замечен Павлом I, в 1798 году произведен в подполковники, с назначением полковым командиром иркутского дворянского полка и в ноябре того же года получил орден св. Анны 2-го класса. В 1799 году Скалон произведен в полковники, в 1800 г. назначен шефом иркутского дворянского полка. После дворцового переворота 1801 года все фавориты Павла I оказались в опале. 34-летнему генералу Скалону, пришлось уйти в отставку, чтобы вернутся к командованию полком накануне «грозы двенадцатого года».
В 1805 году команде из лучших, отобранных со всего полка драгун выпала почетная миссия под началом штабс-капитана Бартенева сопровождать посольство графа Ю.А. Головкина в Пекин. Всего в нее входило три унтер-офицера, трубач, 40 драгун и двое нестроевых. Поскольку путь в Кяхту пролегал через Иркутск, жители города впервые смогли увидеть на улицах драгун полка, носящих имя их города. Посольство графа Головкина потерпело фиаско, однако современники свидетельствами, что посольский конвой произвел на китайцев должное впечатление: «Было весьма потешно, – пишет Вигель, – наблюдать за китайскими солдатами. Подобно азиатским купидонам, с луком и колчаном за спиною, и со стеклянным шариком и павлиньим пером на шапке, эти герои окружали наших драгун, с явно изображенным на их лице страхом. И, действительно, все наши солдаты были великаны с огромными усами, их лошади были более похожи на слонов, а на голове они носили каски неимоверной величины!»[14]..
В 1806 г. генерал Скалон, переживая новости из Европы, где русская армия сражалась с Наполеоном, обращается к Александру I с просьбой принять его в действующую армию. Его просьба удовлетворена, но вместо Восточной Пруссии он получает назначение в Сибирь, на прежнюю должность шефа Иркутского драгунского полка. Перед Скалоном поставлена архисложная задача: он должен осуществлять руководство передислокацией частей сибирского корпуса к западным границам империи.
24 июня 1808 г. сибирский генерал-губернатор И.Б. Пестель получает отношение военного министра А.А. Аракчеева, в котором содержалось повеление императора Александра I о выводе из Сибири пяти регулярных полков: 19-го егерского, Ширванского и Томского мушкетерского, Сибирского и Иркутского драгунского, к которым впоследствии присоединился и Оренбургский драгунский полк.
Три полка драгун было поручено вести Скалону, который оставаясь шефом Иркутского полка, был назначен командиром драгунской бригады. Полкам было приказано не брать с собой рядовых, назначенных в полк за какие-либо провинности. Разжалованные и сосланные в солдаты зачислялись в состав линейных батальонов. Иркутскому драгунскому полку предписывается выйти из форпоста Коряковского 18 августа 1808 года, соединиться с отдельным эскадроном и пройти 2251,5 верст до Казанской губернии в 142 дня. Пусть драгун пролегал через Омск, Тюмень с зимовкой в г. Чистополь. Далее, выступив в марте 1809 года, через Рязань полк отправился в Волынскую губернию на постоянные квартиры, куда прибыл в сентябре. За организацию перехода, сбережение людей и лошадей генерал-майор Скалон был награжден орденом Святого Владимира 3-й степени. Заблаговременно выведя сибирские регулярные полки в Европейскую Россию, империя обеспечило армию резервами, которые пригодились в 1812 году, когда эти полки сыграли важную роль в отражении ударов неприятеля, как в арьергардных боях, так и в крупных сражениях.
С началом боевых действий Иркутский драгунский полк действовал в составе арьергарда под командованием генерала П.П. Коновницына: двадцать дней непрерывных боев с наступающим буквально по пятам противником. Наиболее тяжелым для полка было Смоленское сражение 5 (17) августа, в котором погиб шеф полка, генерал Антон Антонович Скалон. И, что гораздо хуже, бой в смоленском предместье Раченке надолго бросил тень на репутацию иркутских драгун.
Несмотря на обилие исторических источников, картина сражения до сих пор не ясна и противоречива. Историограф полка Альбовский цитирует официальный рапорт подполковника Южакова, направленный 10 августа на имя инспектора всей кавалерии Великого князя Константина Павловича: «Вашему Императорскому Высочеству доношу, что шеф командуемого мною Иркутского драгунского полку генерал-майор Скалон в сражении, бывшем при г. Смоленске сего августа 5-го числа с полуночи седьмого часа по полудни до шестого, удерживал полком и егерскими стрелками неприятеля, устремившегося с сильным действием пушечных выстрелов; и когда оный превосходностью сил на занимаемом пункте совершенно усилился и стрелки наши равно и бывший прикомандированным к полку 24 артиллерийской бригады легкой роты №45 полковник Айгустов с двумя орудиями отретировались, то генерал-майор Скалон по приказанию командовавшего в тогдашенее время отрядом генерал-майора Сиверса, отступая, убит пулею…».
Командир полка Южаков описывает вполне благопристойную версию событий: полк отступает по приказу старшего начальника, дождавшись ретирады приданных частей. Однако в трудах по истории Отечественной войны сохранилась иная, нелицеприятная картина: «Легкая кавалерийская дивизия генерала Брюера, стоявшая на оконечности правого крыла короля неаполитанского, так же продвинулась вдоль берега, и атаковала бригаду российских драгун, которая с небольшим числом казаков поставлена была полевую сторону города, впереди предместья Раченки. Российская кавалерия была опрокинута…» [10,с.216].
«… когда загорелось сражение под Смоленском, Дохтуров поставил Скалона, с Иркутским, Сибирским и Оренбургским драгунским полками и небольшим отрядом казаков, впереди Раченского предместья, против оконечности правого крыла французов. Бывшая здесь французская конная дивизия генерала Брюера двинулась против отряда Скалона. Желая предупредить атаку, Скалон устремился навстречу неприятелю, и едва проехал несколько шагов, был убит картечью. Смерть любимого шефа произвела расстройство в Иркутском полку. Он был обращен назад. Бездыханное тело Скалона осталось на месте битвы» [цит. по 6]..Дело началось атакаю кавалерийской дивизии Брюера на наших драгун, которые, будучи опрокинуты, отступили в беспорядке через Малаховские ворота в город. Здесь погиб генерал Скалон» [11,с.425].
Наконец еще одно свидетельство, на этот раз очевидца событий, обер-квартирмейстера при штабе Дохтурова И.П. Липранди: «В это самое время неприятельская конница атаковала нашу, стоявшую на левом фланге. Начальник ее, граф С…, не долго мог сопротивляться; мертвецки пьяный и упавши с лошади, он бросился с драгунами своими в полном беспорядке в Молоховские ворота, потеряв генерал-майора Скалона. Это произвело беспорядок, которого невозможно было уже и исправить впоследствии.фуы
Ворота с внутренним проломом вправо – довольно длинны и темны. Чрез них тянулись раненые из дела; драгуны проскакивали, сшибая с ног все, что было на пути их. Панический страх, их объявший, поддерживался жесточайшим огнем неприятельской артиллерии; зубцы стен отваливались, осыпая смертельно находившихся под их падением. Та часть пехоты, которая видела быстрое и беспорядочное удаление драгун, думала, что приказано отступать, и, теснимая многочисленным неприятелем, начала было подаваться к воротам. В это-то время Дохтуров слез с лошади, вынул шпагу и остановился пред наружным отверстием ворот – пехота остановилась и обратилась на неприятеля»[15,с. 7 -15].
Последний мемуарист возлагает ответственность за расстройство драгунских порядков на анонимного графа С…, которым, несомненно, являлся командующий арьергардом 2-й армии граф Сиверс.
Собственную трактовку происшедшего дает иркутский историк Евгений Шободоев. По его мнению, негативная версия событий, последовавших за гибелью Скалона, инспирирована полковником Циприяном Крейцем, который принял кавалерийскую бригаду после Скалона: «В записках, составленных для историографа войны А.И. Михайловского-Данилевского, Крейц дал совершенно необъективную трактовку событий и умышленно исказил факты. Восхваление собственных заслуг в этих записках превосходит все допустимые пределы, а несправедливые обвинения в адрес боевых товарищей – все нормы приличия и порой граничат с клеветой»[цит. по 13].
Каковы бы ни были обстоятельства ретирады Иркутского драгунского полка под Смоленском, его действия при Бородинском сражении достойны всяческих похвал. 3-й резервный кавалерийский корпус в составе двух драгунских бригад и одной бригады легкой кавалерии находился за 6-м пехотным корпусом генерала Д.С. Дохтурова, севернее батареи Раевского. Генерал-майор барон Ф.К. Корф, который командовал в сражении 2-м и 3-м резервными кавалерийскими корпусами, в своем рапорте о боевых действиях вверенных ему частей писал: «Сибирский и Иркутский драгунские полки между тем были поставлены для прикрытия большой батареи, перед центром нашим находящуюся, они от 8 часов утра до полудня стояли под жесточайшим пушечным огнем и когда в сие время сильная колонна неприятельской кавалерии и пехоты старались овладеть оною батареею, то сии полки, ударив стремительно на неприятеля, опрокинули его и тем способствовали удержанию места» [12,с.159].
В три часа пополудни иркутские драгуны приняли участие в грандиозной кавалерийской битве, которая началась с отражения атаки тяжелой французская кавалерии на батарею Раевского. «…Неприятельская кавалерия соединенными силами устремилась на нашу пехоту, я предвидел уже минуту решения нашей участи, – писал М.Б. Барклай-де-Толли. – Кавалерия моя была недостаточна к удержанию сей громады неприятельской, и я не смел ее вести против неприятеля, полагая, что будет опрокинута и в расстройстве притеснена к пехоте. Всю свою надежду полагал на храбрую пехоту и артиллерию, сделавшихся с сей день бессмертными; обе исполнили мое ожидание, неприятель был приостановлен. В сию затруднительную минуту прибыли на рысях два гвардейских кирасирских полка, я указал им неприятеля, и оне с редкою неустрашимостию устремились в атаку. Полки Сумской, Мариупольской и Оренбургской гусарские, Сибирский, Иркутский и Оренбургский драгунские последовали за ними. <…> Тогда началась кавалерийская битва из числа упорнейших когда-либо случавшихся. Неприятельская и наша конница попеременно друг друга опрокидывали, потом строились они под покровительством артиллерии и пехоты, наконец наша [при]успела с помощью конной артиллерии в обращении неприятельской кавалерии в бегство. Она совершенно отступила с поля сражения»[12,с.334-335].
В своих воспоминаниях о Бородинском сражении Н.Н.Муравьев — Карский описывает свою встречу с «иркутцами»: «Я ехал до атаки по полю сражения мимо небольшого отряда Иркутских драгун. Всего их было не более 50-ти человек на коне, но они неподвижно стояли во фрунте с обнаженными палашами под сильнейшим огнем, имея впереди себя только одного обер-офицера. Я спросил у офицера, какая это команда? «Иркутский драгунский полк, — отвечал он, — а я поручик такой-то, начальник полка, потому что все офицеры перебиты, и кроме меня никого не осталось». После сего драгуны сии участвовали еще в общей атаке и выстояли все сражение под ядрами. Можно судить, сколько их под вечер осталось» [18,с.120-121].
Сражения кампании 1812 года дорого стоили русской кавалерии. Полки до того поредели, что 2-й и 3-й кавалерийские корпуса пришлось слить в один. Зимой Иркутский драгунский полк был назначен в конвой при главной квартире фельдмаршала Кутузова. Кроме эскадрона, составлявшего личный конвой главнокомандующего, остальные чины были разобраны на ординарцев и вестовых при генералах и штабах, поэтому непосредственного участия в боях иркутские драгуны больше не принимали.
Всего в кампании 1812 года Иркутский драгунский полк потерял безвозвратными потерями, включая тяжелораненых, 317 человек всех чинов. Накануне европейского похода командование решило переформировать наиболее ослабленные части. В декабре полк был переименован в Иркутский гусарский и отправлен на переформирование в город Могилев.
В январе 1813 года полк был слит с Московским гусарским полком, сформированным осенью 1812 года, как ополченческий на средства графа Петра Ивановича Салтыкова. Внук прославленного фельдмаршала Петра Салтыкова и сын московского градоначальника, 28-летний лейб-гусарский полковник был тяжело ранен под Аустерлицем. Граф горячо поддержал дело борьбы с Наполеоном и обратился с прошением к императору Александру I дозволить создать ополченческий полк. Желая поддержать молодого патриота, государь разрешил формировать полк и приказал выдать оружие для гусар графа Салтыкова из Московского арсенала. Для укрепления нового полка кадрами и строевого образования ополченцев в августе 1812 года в Москву направлено 40 солдат и унтер-офицеров из Нижегородского, Нарвского и Борисоглебского драгунских полков.
Москвичи с энтузиазмом отнеслись к идее Салтыкова и охотно записывались в гусары. Сохранилась переписка по поводу зачисления в гусары нескольких рабочих Московской синодальной типографии, в качестве рядовых в полк поступали крепостные крестьяне графа Салтыкова. Точных сведений о числе волонтеров не имеется, но ведомости Московского арсенала подтверждают, что полку было отпущено 320 гусарских карабинов, но не новых, а отремонтированных, 895 сабель (новых), 120 уланских пик и более 800 пистолетов «из цесарских переправочных», то есть австрийских пистолетов, прошедших в арсенале ремонт и переделку.
Граф Салтыков лично выбрал для своего полка красивую форму: гусары носили черные доломаны с малиновыми обшлагами и воротником и малиновые чакчиры. Ментики, ташки и чепраки также были черными, обкладка ташки была желтой, а обкладка чепрака — малиновой. Пояс-кушак черный, приборный металл – желтого цвета. Поскольку полк был ополченский, на киверах гусары носили ополченческий крест и вензель императора. Были и другие отличия от униформы остальных полков: на офицерских ментиках и доломанах не было галунной обшивки на груди вокруг рядов шнуров, а пуговицы на доломане и ментике нашивались не в три, а в пять рядов.
До вступления французов в Москву закончить формирование, вооружение и обмундирование полка не удалось, и вместе с остальной русской армией московские гусары перебрались в Казань. 17 декабря 1812 г. графа П. И. Салтыкова не стало, он «скончался в молодых летах горячкою», получив болезнь в лазаретах, где навещал больных солдат».
Поскольку полк остался без попечителя, он был соединен с обескровленным в боях иркутским. Новая часть, получившая название Иркутский гусарский полк, сохранила форму и цвета салтыковского полка, а об особом ее происхождении до 1816 года напоминал ополченческий крест на кивере вместо стандартной круглой кокарды. Полк был введен в состав кавалерийских резервов генерала Кологривова. В мемуарной и военной литературе иркутские гусары часто именовались как «иркутцы».
Всего из Московского гусарского полка поступило 961 человек всех чинов, в том числе 20 обер- и три штаб офицера. Офицеры преимущественно поступили на службу из отставки, и принадлежали, по словам Альбовского, к лучшим дворянским фамилиям – князь Голицин, графы Ефимовский и Толстой. Среди младших офицеров были представители лучшей части московской молодежи: корнетом в полк был принят восемнадцатилетний студент Московского университета Александр Грибоедов, служил в полку и будущий композитор, 26-летний ротмистр Александр Алябьев.
В строю молодой Грибоедов прослужил недолго: в предписании командующего кавалерийскими резервами генерала Кологривова от 21 июля 1813 г. сообщается, что «Иркутского гусарского полка корнет Грибоедов назначается ко мне для производства письменных дел». Сдружившись с адъютантом Кологривова Бегичевым, будущий дипломат и автор «Горе от ума», чувствуя себя истым гусаром, пускался в авантюры, достойные исторического анекдота: мог в разгар бала въехать на второй этаж дома на коне. Пробравшись в костел Брест-Литовска, Бегичев и Грибоедов поймали органиста, и, пока первый его удерживал, второй посреди службы заиграл на органе «комаринского», вызвав смятение среди прихожан. Оставалось у Грибоедова время и на литературные опыты: в 1814 году он посылает в московский «Вестник Европы» свои первые статьи «О кавалерийских резервах» и «Описание праздника в честь Кологривова».
В реальности объединение Иркутского драгунского и Московского гусарского полков в единое соединение произошло только 30 июня (1813 г.),когда командир рапортовал о прибытии в полк 3 штаб — офицеров и 21 обер – офицера и «должного количества нижних чинов. Так в одном полку слились коренные сибиряки, которых осталось чуть больше сотни и московские добровольцы.Сам полк летом 1813 г. квартировал в «Гродненской губернии местечко Драчин» и соседних деревушках. Но 2 эскадрона полка были включены в состав так называемой «Польской армии» и приняли участие в боевых действиях на территории «герцогство Варшавское, Шлезвига, королевство Саксония, Гановерских владений и осаде Гамбурга». Сей поход вынесли на своих плечах вахмистры – иркутяне И.Таюрский, Н. Михалев, рядовой М.Харитонов.
Еще более интересно сложилась судьба резервного эскадрона, который попал в состав русских войск действовавших на территории самой Франции. Эскадрон прекрасно проявил себя в сражениях под Лейпцигом, при Люцене и Бауцене и триумфально вступил в Париж. В послужном списке штаб – офицера эскадрона ротмистра Клинберга Михаила Антоновича констатируется, что он участвовал «декабря 27 в границах княжества варшавского,813 года в сражении при Калише и преследовании неприятельских войск до реки Одры, марта 1 чрез Шлезвию в пределах Саксонии, апреля 19 и 20 в сражении при Люцене, .за которое награжден орденом св.Анны 3 класса, а с того у прикрытия ретирады 28 в отряде у местечка Стольн,29 при деревне Вейснег,.30 на ретираде к Бацене, мая 3 при Бацене в сражении, а с того в отраде полковника Фриднера. июля через Богемию в пределах Австрии сентября 16 в Саксонии, октября 2,4 и 6 в сражениях при Лейпциге,7 при занятии оного, с 9 при преследовании неприятельских войск, ноября 9 чрез владения Вютенбергское, Баденское во Францию в походе.814 года февраля 15 в сражении при Бар-Сюр,19 у дер. Мобресель…13 при форте Фер — Шампенуаз и 18 при Париже. В сражения при возвращении войск из Франции до пределов России августа по 5 число находился».[2]
Многие войны полка после отставки связали свою жизнь с Сибирской стороной: кто — то вернулся в свою деревеньку, тихо доживать свой век, кто — то вступил в «статскую» службу. Из офицеров свою жизнь с далекой окраиной связал майор полка, герой Бородинского сражения (за которое сражение он был награжден почетной для младшего офицера наградой – орденом св. Анны 3-й степени) Александра Григорьевича Меретеева. После отставки он меняет пышный гусарский ментик и лихой гусарский загул, на тихую и спокойную должность городничего в Кузнецке.
Вернулись в родное Приленье отставной прапорщик Иркутского гусарского полка Иван Александрович Таюрский и рядовой Михаил Емельянович Харитонов. Их имена сохранились в делах о награждении серебряной медалью в честь окончания войны жителей Киренского уезда.[7,л.14-19;8,л.117-118 об.] .
А полк… Полк доблестно воевал с турками в 1826 — 1828 гг., за доблесть, проявленную в сражении под Кулевчей, был награжден серебряными трубами с надписью: «За отличие при Кулевче 30 Мая 1829 года», бился с польскими повстанцами в 1831 г. и в период реформирования русской кавалерии расформирован, чтобы возродиться в 1895 г. в городке Борисов под Минском и с честью пройти всю 1 мировую войну…
В РГВИА найдены документы о расквартировании полка в Борисове. Второе дело в фонде Иркутского драгунского полка носит название «О расквартировании 50 Драгунского Иркутского полка (описание, чертёжи штабных зданий и казарменных расположений, план пос. Ново-Борисова и г. Борисова)».
Документ сухо констатирует: Полк расквартирован на расстоянии 1 версты от ж\д. станции Борисов, казарменные помещения расположены на возвышенной местности близ правого берега р. Березины. Почва песчаная с примесью глины, почвенные воды около 9 саж … по имеющимся колодцам. Вода хорошего качества. В окрестностях казармы большие сосновые леса. Климат умеренный. Казарменные помещения, принадлежащие частным владельцам дом, состоит из 3 каменных зданий, двухэтажных крытых.. и отапливаемых..печами. Расположение казармы в виде буквы Г. В каждом их этаже – по 27 комнат,56 окон,33 печей. В этих зданиях размещено 6 эскадронов. По 3 в каждом здании. Третье здание, в котором помещается бригадный штаб, комната для писарей, карцер, караульные помещение, околоток, саперная школа, кухня, хлебопечка, столовая. Карцер состоит из 4 светлых и 4 темных небольших комнат и отапливается голландской печью. Вентилируется помещение сквозными отдушинами. Двор казарменный не мощенный. Отхожие места, мусорные и помойные ямы устроены на заднем дворе и находятся на расстоянии 11 саженей от колодца, снабжающего полк водой. Вода хорошего качества[4].
В делах полка имеется подробный план размещения бригады в «Колодеевских казармах» и план города Борисова и посада Ново – Борисова, составленный 25 апреля 1903 г. старшим врачом 50 Иркутского драгунского полка коллежским советником Тюриковым.
Полк активно привлекался к подавлению крестьянских бунтов в Прибалтике, так в послужном списке автора истории полка, ротмистра Евгения Александровича Альбовского, в разделе командировки указано об отправке «В город Митаву Курляндской губернии с эскадроном для содействия гражданским властям (июнь 1905 – февраль 1906)» [1,л.3 — 4].
Недолго дислоцировался полк в Борисове, но офицеры полка оставили свой след в городской истории, именно по их инициативе и на собранные ими деньги был установлен памятник в честь битвы на Березине в 1812 г.
Отдельная страница из жизни полка, и всей 1 отдельной бригады связана с именем П.К.Ренненкампфа, знаменитой «желтой опасности»,как его называли подчиненные за пристрастие к форме забайкальских казаков с желтым приборным цветом. После «китайского похода» проведенного во главе сводного отряда. В основном состоящего из забайкальских казаков, Павел Карлович получил под свою команду регулярную часть — с июля 1901 по январь 1904 годов он командовал Отдельной кавалерийской бригадой, размещенной в Ново-Борисове. О стиле его командования подробно пишет в своих воспоминаниях начальник штаба бригады Генерального штаба капитан В.Дрейер:«На всякого, кто его видел в первый раз, он производил потрясающее впечатление. Выше среднего роста, атлетического сложения, с грудью циркового борца, громадными подусниками, большими серыми глазами, звучным голосом, перекрывавшим на учении звуки труб и конский топот, с двумя Георгиевскими крестами, только что полученными за Китайский поход, Павел Карлович являл собой совершенно законченный тип прирожденного военного. Отлично образованный, порою остроумный, необыкновенно жизнерадостный и почти всегда веселый, он поражал своей простотой с подчиненными, особенно с молодыми офицерами. За свою долгую службу я не знал ни одного человека, который бы так любил свое военное дело. Чрезвычайно требовательный на службе, а это особенно чувствовалось старшими начальниками, Ренненкампф являлся непревзойденным учителем солдат и офицеров. Но, как у всякого, у него были, конечно, свои недостатки. Например, он не отличался справедливостью и беспристрастностью, выискивал всякие способы, чтобы вконец извести своего подчиненного, который ему почему-то не нравился. Любимчиков, часто мало способных, он наоборот, выдвигал.
…Ежедневно с утра Ренненкампф выезжал на учение полков. Как вихрь носился он по громадному плацу, отдавая приказания, делая замечания и под конец переходя на немые учения – маневрирование по сигналу трубача. С учения, в сопровождении дочери от второго брака, которая ждала отца на опушке леса вблизи плаца, Ренненкампф карьером мчался домой, рубя по дороге шашкой молодые сосны. Рубка, а на ней были помешаны все, была его излюбленным занятием после учения. По вечерам, примерно раз в неделю, в полковых собраниях играла музыка, молодежь танцевала, а Ренненкампф, приведя свою жену (это была третья), засаживался за игру в карты.
По окончании полковых и бригадных учений начинались малые маневры для подготовки к большим, в районе Минска. Полки оставались в поле почти целый день, а к вечеру наш небольшой штаб – три офицера и сам Ренненкампф – занимали в ближайшей деревне «халупы», где располагались на ночлег. Для дневки обыкновенно выбиралось местечко или уездный городок, где отдых проходил довольно интересно. Хорошо пообедав, выпив по 2-3 рюмки водки и съев каждый с полсотни раков, а Ренненкампф мог съесть и полторы, мы выходили на прогулку.
Появление кавалерии в еврейском местечке или городке производило необычайную сенсацию. Барышни облекались в свои праздничные платья и к вечеру выходили гулять по кругу в местном сквере или городском саду. Мы тоже прихорашивались и Ренненкампф, колонно-вожатый, весело произносил: «Идем смотреть выводку кобылиц». Девицы сперва конфузились, затем делались более смелыми и на громкие комплименты генерала хихикали и дарили его своими улыбками. Расставив ноги, выпятив богатырскую грудь, Ренненкампф, не стесняясь, делал комплименты: «Посмотрите, какая красавица! Ну, а вот эта – настоящий ганноверский гунтер Пальмгрена». Поручик Пальмгрен, офицер с большими средствами, ездил на великолепной кобыле-гунтере, бравшей высоченные препятствия… В конце августа начинались большие маневры, продолжавшиеся около недели, где Ренненкампф со своей бригадой конницы проявил все качества превосходного кавалерийского начальника». [15,с.29].
Перед первой мировой войной бригада была передислоцирована в Ригу, где и находилась до начала войны. В 1908 г. Иркутский полк получает имя великого князя Николай Николаевича, который становиться шефом полка. В самом начале 1913 г. в полку появился новый командир – бывший полковник лейб-гвардии Конного полка барон Врангель
Атмосферу службы показывают приказы по полку последнего предвоенного года. Полк жил мирной жизнью, где переплеталась и боевая подготовка солдат и офицеров, так «для участия в военной игре (по средам каждой недели с 23.01) в гарнизонном собрании назначается корнет Поливанов и ротмистр Шмидт, а 26.01.1913 г. состоялась «2 дневная поездка разведчиков (под командованием подполковника Белозеров), предполагалось «разведчиков снабдить картами, компасом, тетрадями… Старшим по команде выдать по 50 боевых патронов. Нижним чинам быть в полушубках», а офицеры участвовали в тактических игра гарнизона (в начале января 1913 г. по 2 офицера на 4 недели делегировались на них). Повышали офицеры и свой военный уровень, так 14 января в Зале общих собраний господ офицеров в Рига офицеры слушали и обсуждали сообщение подполковника Михайлова «Бой под Сен –Дену», а в приказе от 3 ноября 1913 «штабс – ротмистр Гольм получал право ношения нагрудного знака Императорского Археологического института». Еженедельно гусары выезжали на стрельбы и ориентирование на местности. Кто — то уходил из полка – как штабс-ротмистр Богданов, кто — то приходил в полк, как корнет лейб-гвардии Конного полка Созонович. Кто — то болел, кто — то выздоравливал, кто — то прибывал из отпуска, кто — то убывал в оный ( так 10 января прибыл в полк из отпуска вольноопределяющийся унтер-офицер Князев, один из самых ярких поэтов «серебряного века»).Закупались новые походные кухни, выписывались газеты и журналы (161 руб.40 коп.)
Нижние чины вели себя как любые солдаты в армии, служили, стреляли, ухаживали за своими лошадьми, а оказавшись в увольнении иной раз дебоширили на улицах Риги (13.01 в приказе по полку сообщалось, что «гусар В. Матвеичев и гусар И.Ласточкин – напились пьяны и преданы суду, как и гусар Клеикин за самовольную отлучку». А иногда случались и ЧП, так в драке 1.01.13 г. в пивной нижних чинов со штатскими убит ефрейтор 5 эск. Ф.Воробьев».[5,л.3 — 40]. Но мирную жизнь прервала война …
Славно сражался полк во второй Отечественной войне.
Полк в составе 1 Отдельной кавалерийской бригады участвовал в знаменитой Восточно-Прусской операции летом – осенью 1914 г. Девять офицеров полка были удостоены ордена Св. Георгия и георгиевского оружия, а полковники Бискупский Василий Васильевич и Ефимов Василий Иванович получили обе эти награды. Сотни гусаров стали георгиевскими кавалерами, а Лебедев Федор, старший – унтер-офицер Алексей Пашков и унтер-офицер Семен Никулин стали полными георгиевскими кавалерами. Полк доблестно сражался на полях Восточной Пруссии и Польши… После переброски на Юго – Западный фронт во время наступательных действий полк использовался как своеобразная диверсионная группа для уничтожения линий связи, коммуникаций и живой силы противника. Одним из первых в русской армии в 1917 г. он становиться ударной частью – 24 августа «полку разрешено носить правом рукаве череп, красный шеврон, вместо кокарды – адамову голову».[6,л.9об.]. В отличии от соседних частей полк не знал разложения и принял участие в подавлении бунта солдат лейб – гвардии Кемсгольского полка. В описаниях боевой деятельности полка за июль 1917 г. : 6 июля.«… напряжение в Кемсгольском полку настолько угрожающее, что явно необходимо отряду прибыть раньше. В 10.30 отряд подошёл к урочищу… где был расположен Кемсгольский полк. В 10.45. был послан ультиматум… предложено полку положить оружие к 12 час. в противном случае будет применена сила».Около 12час. из леса занимаемого полком… показались отдельные группы людей и затем вышел весь полк с офицерами. Затем район занимаемый гвардейцами был осмотрен эскадронами ,пущенными лавой. Когда весь полк был обезоружен, были проведены выборы солдат и негодный элемент – 768 солдат под конвоем 3 эскадрона направлен в д. Лука [6,л.1-2 об.].
Офицеры расформированного зимой 1918 г. полка почти в полном составе влились в ряды Белого движения. Из установленных автором офицеров и чиновников , только два представителя полка оказались на другой стороне баррикад – Пальмгрен Юрий Наумович , возглавил 8 отдельную Туркестанскую кавалерийскую бригаду РККА и старший врач полка Владимир Иосифович Аккерман , выбранный в 1917 г. председателем полкового комитета, впоследствии ставший доктором медицинских наук и зав.кафедрой психиатрии Гродненского и Иркутского медицинских институтов, стал военным врачем в Красной армии.
Полк был возрожден в рядах Добровольческой армии, сначала как ячейка в составе Белозерского полка. В августе 1919г. иркутцы были развернуты в эскадрон в составе сводного полка 1 кав. бригады, затем числились в 4 кав. полку. А осенью 1920 г. были приданы стрелковому полку 2 кав. дивизии и прикрывая отход основной части войск Врангеля полегли 30 октября в бою у д.Мамут ,что под Джанкоем. Остатки полка были эвакуированы в Галипольский лагерь.
В Сибири в 1918 г. была предпринята попытка воссоздания Иркутского гусарского полка, в составе 4 Иркутской конной бригады. Командиром полка был назначен войсковой старшина Васильев. Полк унаследовал «приборный» цвет 16 Иркутского гусарского полка РИА (малиновые погоны, околыш фуражки). На 1 октября 1918 г. в полку числилось 1 офицер и 80 нижних чинов. Из-за своей малочисленности полк был свернут в кавалерийский дивизион партизанской бригады имени есаула Красильникова («Красные гусары Красильникова»)
Большая часть офицеров полка оказалась в эмиграции, пути их разошлись, так полковник Василий Викторович Бискупский, бывший старший штаб -офицер полка в эмиграции тесно сотрудничал с Гитлером (и даже прятал его в собственном доме после провала «пивного» путча).
И последнее упоминание о войнах полка — в 2000г. поисковики, работая под Сталинградом в братской могиле нашли останки советского война. Рядом с истлевшей красноармейской книжкой они нашли ладанку и георгиевский крест. По номеру георгиевского креста удалось установить личность война. Им оказался бывший младший унтер – офицер Иркутского гусарского полка Николай Викторович Аверин .
В Иркутске помнят и чтут память воинов «иркутцев», в рамках празднования юбилея Отечественной войны у Московских ворот была открыта выставка ,подробно рассказывающая о истории полка, планируется выход монографии, посвященной боевому пути Иркутского драгунского (гусарского) полка над которой работают иркутские историки и журналисты.

Примечание:

Архивные источники:
1.РГВИА. Ф.400. оп.17. д.14669.
2.РГВИА. Ф.489. оп.1.д.2279
3.РГВИА. Ф.3607. оп.1.д.1
4.РГВИА. Ф.3607. оп.1.д.2
5.РГВИА. Ф.3607 .оп.1.д.5
6.РГВИА. Ф.3607.оп.1.д.100
7.ГАИО. Ф.9.оп.1. оп.1.д.575
8.ГАИО. Ф.26. оп.2. д.24

Источники и исследовательская литература:

9.Альбовский Е. А. «История Иркутского полка (50-й Драгунский Иркутский полк)», Минск. типо-лит. Б. И. Соломонова – 1902.
10.Бутурлин Д.П., История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812-м году. Ч.1. СПб, 1837 г., 432 с. (216-217)
11.Богданович М.И. История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам. – СПб.,1859–1960. – Т. 1.
12.Бородино. Документы, письма, воспоминания. – М., 1962.
13.Во власти истории: Евгений Шободоев: сборник статей и публикаций / сост. А.В. Шободоева. – Иркутск : Оттиск, 2009.
14.Головкин Ф. «Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания» – Олма-Пресс – 2003.
15.Дрейер В. Генерал П.К.Ренненкампф // Военная быль. 1965. № 74.
16.Замечания И.П. Липранди на «Описание Отечественной войны 1812 года». Михайловского-Данилевского // Харкевич В. 1812 год в дневниках, записках и воспоминаниях современников. Материалы Военно-учетного архива Главного штаба. Вып. II. 1 и 2 западные армии. Главная армия. Вильна, 1903.
17.Михайловский-Данилевский А. И., Описание Отечественной войны 1812 года: Часть II. СПб. 1843 г., 436 с.
18. Муравьев Н. Н. Записки. Русские мемуары. Избранные страницы. 1800—1825.
М., 1989.
19.А. Половников – И полетела по Сибири алтайская пчела// Алтайская правда. – 2002. – №5 (23906).
20. Шавенков П.В. Российская регулярная кавалерия в 1698 – 1917 гг.: справ. Нижний Новгород, 2003.
21. Шильдер Н.К. Император Павел Первый. Спб., издание А.С. Суворина – 1901