В.Дубровин (Ростов на Дону)
Керченские ключи Ростова на Дону (продолжение)
YI. ВТОРОЙ ВХОД ЭСКАДРЫ В АЗОВСКОЕ МОРЕ. ТЕРРОР
Лето 1855 г. в Крым пришло незаметно, не до него было в повседневных трудах и заботах, присущих большой войне. У Севастополя грохотали тысячи орудий. Потерпев поражение в генеральном штурме 6 июня, союзники не отступились от осаждённого города и наращивали свои силы на полуострове. Они вновь послали в Азовское море «Лёгкую эскадру». Это была уже другая эскадра. Не было в ней шлюпа «Миранда», не было и прежнего командующего. Война есть война. Бомбардируя Севастополь из Стрелецкой бухты в ночь перед генеральным штурмом, «Миранда» попала под ответный огонь русских батарей. Граната, разорвавшаяся на её палубе, оборвала карьеру, да и саму жизнь капитана Эдмунда Моубрея Лайонса, умершего от ран через неделю в английском госпитале Константинополя. После этого «Миранда» в Азовском море более не появится. Волею контр-адмирала Эдмунда Лайонса Барта кораблю назначено до конца войны пребывать в Керчи. А «Лёгкая эскадра» получила новые задачи. Под впечатлением провала генерального штурма в Лондоне возобладало мнение, что режим строгой морской блокады, введенный союзниками на морях, не привёл к ощутимому ослаблению российской военной мощи; в поисках более сильного средство не придумали ничего другого, как перейти к открытому террору против населения российских побережий. В свете новых задач подобрали командующего — командира колёсного 6-пушечного шлюпа «Везувий» Шерарда Осборна. Был он в звании коммандер (капитан-лейтенант), 33 лет от роду, участвовал в первом походе по Азовскому морю вместе с капитаном Лайонсом и предстоящее «Устрашение населения, выражающееся в физическом насилии вплоть до уничтожения», что по определению и является террором, его не тяготило. Напротив, Осборну не терпелось поскорее вступить в командование эскадрой. Его шлюп не уходил из Азовского моря, и когда наземные и морские силы союзников штурмовали Севастополь, то «Везувий» и «Кроншнеп» с французскими шлюпами «Люцифер» и «Брандон» были заняты блокадой почтового тракта, проходящего по Арабатской стрелке. Корабли должны были препятствовать движению конвоев к Севастополю.
Позже выяснится, что они патрулировали пустое стовёрстное пространство, что сам тракт много раньше был переведен внутрь полуострова, но это будет уж потом. А пока, время от времени, наскучив никчемным занятием, Осборн, оставив «Кроншнеп», «Люцифер» и «Брандон» у Арабатской стрелки, обходил центральную часть моря, топя осмелившиеся покинуть свои убежища рыбачьи судёнышки и выискивая возможность высадиться в береговых селениях для нанесения более крупного вреда. Как он докладывал контр-адмиралу Лайонсу, возможностей таких не представлялось «из-за способности русских войск быстро и в необходимом количестве прибыть к месту высадки». Комплимента неприятеля удостоились донские казаки, охранявшие азовское побережье. И пока от Севастополя не прибыл основной состав «Лёгкой эскадры», коммандер Осборн высадками себя не утруждал, предпочитая орудовать корабельной артиллерией с безопасного расстояния. 11 июня его «Везувий» появился у станицы Камышеватская (коса Долгая). Шлюп не смог из-за мелей подойти к берегу ближе трёх верст, издалека громил из орудий станицу, потом выслал вооружённые шлюпки, которые сожгли каботажное судно на якоре, уцелевшее от первого набега союзников. Об этом набеге Осборн отчитался, что уничтожено судно и «отражена масса казаков». «Масса казаков» — жители станицы, от малых до старых, в великом смятении покинувшие своё селение под бомбами англичан. С бомбардировки Камышеватской и начался необъявленный британский террор на Азовском море. Англичане больше не будут высылать к берегу парламентёров под белым флагом, предупреждать население или местные власти о бомбардировках, выставлять какие либо условия, выполнение которых позволило бы мирным жителям избежать насилия. Британские корабли просто будут приходить и обрушивать на селения ядра, бомбы, картечи, зажигательные снаряды. Французы не поддержат своих союзников в их варварстве, действия французских кораблей, помимо обычных военных, не выйдут, в общем, за рамки строгой морской блокады. События вначале развивались неспешно. После Камышеватской Осборн повёл «Везувий» к северному берегу моря. На рейде станицы Петровской, у основания Бердянской косы, коммандер приказал остопорить машину. Загрохотала якорная цепь, судно остановилось, покачиваясь на мелкой волне.
Петровское поселение до присоединения Крыма к России было пограничным с Крымским ханством, а Бердянская коса – крайним пределом плавания российских мореходов в Азовском море. Через поселение проходил и сухопутный торговый путь (чумацкий шлях) с Украины и Крыма на Дон. Была здесь в те времена таможенная застава. Была и земляная крепость для защиты от набегов татар, ногайцев и нападений с моря. Но крепость давно упразднили, всё было заброшено; валы оползли, траншеи заплыли, всё заросло травой и мелким кустарником. Ни войск, ни тем более, пушек давно уж не было. Однако внутри крепостных валов сохранилось поселение — войсковые строения, церковь, здесь же стояли и дома жителей. Ныне обитали в этих местах казаки Войска Азовского, а Петровское было их атаманской станицей. Войско Азовское до Крымской войны несло государственную воинскую повинность — охраняло гребными канонерками и береговыми командами российское Кавказское побережье от провоза контрабанды, оружия, переправки в Турцию рабов. Когда союзная эскадра вошла в Чёрное море, гребные канонерки азовцев ушли в Керчь и Ростов на Дону, пешие команды переправились в Крым.
После разгрома Керчи, команды трёх гребных канонерок сумели провести свои суда в Геническ. Там они до конца войны патрулировали воды Сиваша у Чонгарского моста. Оставшиеся дома по возрасту или нездоровью азовские казаки сформировали пеший батальон и конную сотню для самообороны. Эти их войска были равномерно распределены на постой по селениям от Бердянской до Белосарайской косы. Осборн знал, что в самом Петровском находились часть пешего батальона, учебная команда и конная полусотня, при полном отсутствии артиллерии. Он без опаски поставил свой «Везувий» в растяжку на якоря, в 600 ярдах (около 540 метров) от берега, для большей эффективности орудийного огня и очень скоро пожалел об этом. На пустынном берегу, где казалось ничего и никого не было, блеснул огонёк пушечного выстрела, другой, третий и в англичан полетели ядра. Накануне в станицу Петровскую из Крыма на отдых и пополнение прибыли казачьи команды с четырьмя лёгкими орудиями, вот к ним в артиллерийскую засаду и попался «Везувий». На судне поднялась суматоха. Комендоры разворачивали орудия для подавления береговой батареи, в то время как палубная команда спешно выбирала якоря и пароход ворочался, сбивая прицел своим же артиллеристам. Получив несколько ядер в борт, «Везувий» вышел из зоны поражения казачьих пушек и открыл ответный огонь.
Генерал И.И Краснов пишет, что шлюп 4 часа бомбардировал батарею, крепость, станицу, сделал 186 выстрелов бомбами и ядрами, отчего разрушены 2 батарейные площадки в крепости, контужен 1 офицер и 5 казаков. У одного казака перебита нога. Церковь в нескольких местах получила удары, 1 ядро пробило решётку и упало в алтарь, но без последствий. В двух войсковых и 15 частных зданиях повреждены окна, стены и крыши, но без пожаров. Конечно, полевые 6-фунтовые пушки казаков не могли спорить с 68-фунтовыми орудиями «Везувия». Русские артиллеристы, открывая огонь по тысячетонному военному пароходу, могли рассчитывать только на случай – попасть в пороховой погреб или в котлы, или ещё что. Англичанам повезло в том, что такого не случилось. Осборн отправил донесение, что в форту (так он именовал заброшенную земляную крепость) Петровском, он заставил замолчать несколько орудий. Какие потери понесла команда шлюпа, числом в две с лишним сотни, неизвестно. Во всяком случае, происшествие это было весьма неприятно и командир «Везувия» затаил мысль о мести, отложив её до того времени, когда эскадра соберётся в полном составе.
Тем временем контр-адмирал Лайонс к своему неудовольствию обнаружил, как он обманулся с блокадой тракта на Арабатской стрелке. Пока всё это не получило огласку, пока не проведали газетчики, пока не дошло до лордов адмиралтейства… Коммандер Осборн получил адмиральский приказ немедленно подвергнуть тракт на всём его протяжении жесточайшему разгрому с полным уничтожением почтовых станций, всего движимого и недвижимого имущества. «Везувий» на всех парах мчался к арабатским берегам. Новый командующий «Лёгкой эскадры» демонстрировал оперативность и исполнительность.
YII. АРАБАТСКАЯ СТРЕЛКА – ГЕНИЧЕСК
Феодосийский почтовый тракт на Арабатской стрелке был хорошо обустроен. Полосатые вёрсты стояли, как и положено, через версту, колодцы — через пять вёрст, почтовые станции – через 25, трактиры и казармы – через 50. Почтовые станции были основательны – с постоялыми дворами, конюшнями, жильём. Жили при них донские казаки, 20 лет назад переселенные вместе с семьями в эту местность для несения службы на тракте. Казаки обжились на новых местах, превратив станции в цветущие хуторки. На некогда совершенно безводной косе они вырыли колодцы, были у них хорошие огороды, возделанные поля, плодоносящие сады, много домашней живности. После прорыва союзников в Азовское море, тракт спешно перевели во внутреннюю часть полуострова, но станционные постройки, жилища и домашнее хозяйство казаков пока оставались на прежних местах. Начиная с 14 июня, в течении трёх дней, «Везувий», «Кроншнеп», «Люцифер» и «Брандон» подходили к берегу, открывали огонь по станциям, по хуторам; затем отряды с «Везувия» и «Кроншнепа» высаживались под прикрытием пушек четырёх пароходов и жгли станции, жилища, хозяйственные постройки, убивали лошадей, домашний скот, а кур, гусей, молодых бычков забирали на суда. Этот разбой и грабежи, однако, не прошли англичанам даром. Хозяева хуторов, встречали незваных гостей метким ружейным огнём, затем уносились верхом и ни одна пуля не догнала ни одного казака. Французский историк барон Безанкур пишет, что британцы потеряли на хуторах несколько человек, английские историки помалкивают. Бомбардировке подверглось и всё остальное — трактиры, казармы и крошечные, в несколько хижин, рыбачьи поселения.
Не обошли союзники вниманием и казачие пикеты на высотах вблизи Геническа, По ним открывали залповый огонь, не жалея снарядов и вынуждали казаков уходить. Осборн отрапортовал, что уничтожил дорожные укреплённые посты, а русские конвои вынудил оставить Арабатскую стрелку. Шерард знал каких рапортов ждут от него и не смел обманывать надежд руководства. В ходе вышеописанных «боевых» действий союзники наткнулись на хуторок в урочище Валок, в 40 верстах от Геническа. Обитал в нём объездчик Соляного ведомства Алексей Ницо, будто бы из молдаван, но в Геническе его звали болгарином. Кроме него здесь пребывали двое солдат инвалидной команды. Это был самый обычный кордон корчемной стражи, который должен был пресекать безакцизный вывоз соли с промысла. Инвалиды являлись соляными стражниками, объездчик был старшим над ними. Союзники не тронули хуторок и он уцелел, единственный из всех поселений на Арабатской стрелке. Объездчика, знающего окрестности как свои пять пальцев, англичане забрали на эскадру, несколько дней допрашивали, вернули на хутор но и там не оставляли его в покое ни на день. А что бы Алексей не сбежал в их отсутствие, запирали в его же домишке. Англичане уже вынашивали план разведки Чонгарского моста и человек этот был нужен. Стражников так же держали взаперти, для соблюдения тайны замышляемого предприятия.
15 июня в Азовское море вернулись 9 судов прежнего состава «Лёгкой эскадры», а ещё через несколько дней подошли 6 только что сошедших с верфей, мелкосидящих «Крымских» канонерок, построенных специально для этой войны. Состав эскадры сложился следующим образом: Флагман эскадры колёсный шлюп «Везувий». От прежнего состава «Лёгкой эскадры» английские колёсные шлюпы «Горячий», «Ласточка», «Кроншнеп»; французский винтовой шлюп «Люцифер» и колёсный «Брандон»; английские винтовые канонерки «Гончая» и «Спорщик», колёсная «Весер». Говоря о канонерках, специально построенных для Крымской войны, имеются в виду «Боксёр», «Воображение», «Яшма», «Дробилка», «Крекер», «Шлак». Эти новейшие винтовые 232-тонные суда, длиной 30 метров, осадкой 2,4 метра, имели две 24 фунтовые карронады, одну 68 фунтовую гаубицу и экипаж в 36 человек. При полупустом угольном бункере и неполном балласте осадка канонерки могла быть не более 1,8м. Для их пушек на Азовском море практически не было недоступных берегов. С такой осадкой они смогли бы пришвартоваться к Таганрогской набережной, войти в пролив «Тонкий», в июне-июле, пока не наступил межень, способны были войти в Дон. Вместе с новыми канонерками «Лёгкая эскадра» насчитывала 15 судов.
15 июня 9 судов эскадры собрались на входе в Утлюкский залив. Они были видны из Геническа. Русским войском в этой местности командовал тот же князь, подполковник М.Б. Лобанов-Ростовский, флигель-адъютант командующего Крымской армией. Под рукой его стояли всё те же пехотный батальон, сотня донских казаков и четыре десятка казаков азовских. Но артиллерии прибавилось, кроме двух лёгких имелись и четыре тяжёлые полевые пушки. Это была уже сила, если уметь ею распорядиться. Кроме этих войск, в 10 верстах севернее Геническа, в селении Юзкуи, разместился Сводный, четырёхэскадронного состава, уланский полк героя Балаклавского сражения полковника Еропкина с четырьмя лёгкими пушками. Паром через пролив, сожжённый англичанами в первое посещение, был восстановлен, причём на новом месте, подальше от морского устья, от выстрелов неприятельских судов.
16 июня «Лёгкая эскадра» подтянулась к Геническу. С палубы «Везувия» была обнаружена большая чумацкая валка (обоз), тянущаяся от соляных промыслов на Геническом озере (в двенадцати верстах от пролива), к переправе. Осборн уже и не ожидал такого подарка. Впервые он видел то, за чем безуспешно охотился чуть ли не месяц. Правда обоз был не военный а торговый, но англичане были рады и этому. «Везувий», «Ласточка» и «Кроншнеп» открыли по возам, влекомых неторопливыми флегматичными волами, ураганный артиллерийский огонь. За какие-то несколько минут узкое пространство четвёртого-пятого километра Стрелки превратилась в сущий ад. Грохот разрывов бомб, гранат, картечных снарядов, крики людей, рёв животных; скачка обезумевших волов, опрокидывающих семидесятипудовые повозки с солью. Мирные торговцы чумаки, никогда в жизни такого не видывали. Кто-то из них пытался удержать волов, другие сами бежали прочь, кто-то молился, а кто-то уж и успокоился навсегда. Для большего куража Осборн приказал обстрелять обоз ещё и боевыми ракетами. Затем, от трёх шлюпов на берег высадился десант, довершивший уничтожение. Англичане стреляли в уцелевших от бомб волов, рубили повозки. Командующий эскадрой Шерард Осборн отрапортовал об этой «военной операции» так: «Уничтожен конвой фургонов». Конвой, кто не знает, это обоз, охраняемый войсками.
С высокого Генического берега хорошо просматриваются дали Арабатской стрелки, и всё это доблестное сражение Флота Её Величества с быками происходило на глазах генических жителей и князя Лобанова-Ростовского. Князь не потрудился своевременно позаботиться о безопасном выводе на материк доброй тысячи груженых чумацких возов, скопившихся на соляном промысле, где не было в достатке ни воды, ни корма животным ни пропитания самим чумакам и вот результат. Только после этого разгрома его сиятельство распорядился выводить обозы в Геническ ночами и под охраной казаков. Разгромом обоза в тот день союзники не ограничились. Свободные от боя быков «Горячий», «Весер», «Гончая», «Люцифер» и «Брандон» всю мощь своего огня обрушили на обнаруженный в проливе новый паром. Несколько часов орудийные залпы сотрясали окрестности, рвались бомбы на берегах, часто вздымались в проливе всплески, но без всякого вреда для переправы. На следующий день обстрел возобновился, союзники пытались уничтожить паром, но безуспешно. Сотни снарядов были израсходованы с одним результатом – утратой надежды поразить такую малую мишень на таком удалении.
Неприятель искал иные способы уничтожения переправы и не находил. Эскадра, не покидала рейд, одни корабли уходили, другие приходили. Ежедневно обстреливался Геническ, шлюпки постоянно вертелись у устья пролива, промеряя глубины, выискивая какие-то только им известные возможности. Неприятель буквально лез из кожи и казалось вот-вот решится на нечто крупное. На самом деле, ни на что, кроме мелкой диверсии союзники способны не были. А главное — для них с каждым днём становился всё более важным делом шлюпочный поход к Чонгарскому мосту, а нападение на паромную переправу в проливе Тонкий всё больше становилось демонстрацией, имеющие целью в наибольшей степени отвлечь внимание и силы командования Генического отряда русских войск от затеи в Сиваше. В конце – концов, Осборн и вовсе перестал заниматься паромом; перевалил дело на плечи командира канонерки «Гончая» с категорическим приказом «разрушить во что бы то ни стало», придал ему сборный отряд матросов из полусотни человек, большую шлюпку-бот из тех двух, чьё штатное место было на кожухах гребных колёс «Везувия», сам же, с несколькими кораблями, удалился для осуществления своего замысла.
Командир канонерки лейтенант Вильям Хеветт занялся в меру своего разумения и перепробовал все средства, какие хоть в малой степени сулили удачу. Ночью он высадил небольшой отряд на Арабатскую стрелку, который должен был достичь парома и взорвать его. Нападение не удалось. Спешенные казаки обнаружили десантников и гнали их до шлюпок. Тогда союзники предприняли ночной рейд вооружёнными шлюпками по проливу. Им не повезло и здесь – князь, встревоженный активностью неприятеля, весь свой пехотный батальон поставил посменно на круглосуточную охрану пролива, так что шлюпки были встречены плотным ружейным огнём с берега и повернули обратно. Попробовали союзники и в третий раз, и опять попусту. Эти попытки, как упоминает Лобанов-Ростовский, в одном из своих рапортов, дорого обошлись неприятелю. Между тем, «Лёгкая эскадра» уменьшилась на два корабля — французские шлюпы «Люцифер» и «Брандон» ушли на пересмену в Керчь, но это не повлияло на планы британцев. 21 июня Хеветт предпринял самую решительную и самую отчаянную попытку разрушить паром. Вначале несколько канонерок подвергли усиленной бомбардировке Геническ, берега пролива, портовые причалы и окрестности, с целью вынудить защитников отступить. Одновременно подверглось бомбардировке селение Юзкуи, в десяти верстах севернее, где стоял лагерем Сводный полк Еропкина. Затем, к входу в пролив, направился тот самый гребной бот «Везувия» с 24-фунтовым орудием в носу и штуцерными стрелками на борту. Командовал ботом гардемарин с того же «Везувия». Такое, видно, только Осборну могло взбрести в голову — поставить во главе авантюрного и крайне опасного предприятия мальчишку.
Прикрываясь ботом, скользила по воде быстрая гичка с канонерки «Гончая», имевшая на борту шестерых моряков. Бот уткнулся носом в берег на входе в пролив, напротив местечкового спуска, что бы орудийным огнём преградить доступ к берегу войскам, и одновременно прикрыть движение гички к парому. Лейтенант Хеветт полагал, что огнём корабельной артиллерии берег расчищен от войска и у экспедиции не будет много проблем, но всё пошло иначе. По боту открыли огонь стрелки, засевшие в прибрежных строениях, за буртами угля и всего прочего, что могло служить укрытием. С бота отвечали пулями и картечью. И тут англичанам фатально не повезло. При первом же залпе вырвало болты крепления орудия и оно стало бесполезным, а положение команды бота – безнадежным. Гичка же, прижимаясь к южному берегу пролива, подальше от береговых стрелков, продолжала путь к парому. Вокруг бота кипела перестрелка, но в гичку не стреляли, давали ей плыть.
Так приказал князь Лобанов-Ростовский. Когда-то уже после войны его спросили — почему и он ответил, что понятия не имел о намерении англичан причинить вред парому, полагая что их целью является уничтожение грузов на берегу и надеялся захватить команду шлюпки в плен. А те без помех достигли парома, один из моряков выскочил на понтон, перерубил несколькими ударами мачете паромные канаты и спрыгнул обратно в шлюпку. Гичка без промедления развернулась и устремилась в сторону выхода из пролива. С материкового берега грозили кулаками, жестами приказывали причалить. В ответ, свободный от вёсел моряк поднял ружьё и пальнул по берегу. Тут князь опомнился и приказал солдатам стрелять, так, что прежде чем шлюпка добралась до выхода в море, в ней было трое раненых и множество пулевых пробоин в бортах. Ещё больше досталось команде гребного бота, вряд ли и половина осталась в живых. Князь Лобанов-Ростовский в своём рапорте сообщил, что из 16 гребцов в боте остались на вёслах только трое, у них всего и осталось сил, что бы оттолкнуться от берега, после чего бот стало уносить в море и от парохода должны были послать шлюпку взять его на буксир. Англичанам повезло с ветром и течением, вынесших несчастных из-под ружейного огня. В аналогичном случае в Балтийском море, на точно таком же боте парохода «Один», ветер и течение не помогли, половина команды была выбита пулями, а оставшиеся в живых спустили флаг, то есть сдались. Об этом в своё время была написана картина, копия, приводимая здесь, позволяет получить некоторое представление о происходившем в Геническом проливе.
Общие результаты неприятельской вылазки в проливе таковы, что существенного ущерба тому же парому причинено не было, потери англичан были значительны и бессмысленны и вся их затея смотрелась как никогда плохо. Для спасения лица британское командование скрыло потери, сообщив только о двух раненых, паром поименовало наплавным мостом, а матроса, перерубившего канаты, и кстати — тоже раненого, представило к высшей награде (крест Виктории), «за разрушение моста» через пролив Тонкий, ни больше, ни меньше. Но больше подобных вылазок англичане не предпринимали, несмотря на то, что переправа со следующего утра действовала вновь, как ни в чем не бывало.
Досадно было и князю Михаилу Борисовичу, настолько досадно, что о вояже по проливу неприятельской гички и выводе из строя переправы он в очередном рапорте умолчал. Да и как же не досадовать. У него под рукой был батальон стрелков, были тяжёлая и лёгкая артиллерия, гребные канонерки, были искушённые в военно-морских делах азовские казаки, была сотня донских удальцов, однако же, в узкий, простреливаемый насквозь пролив, свободно вошла, нарушила паромное сообщение и вышла лёгкая неприятельская шлюпка, на которой из оружия имелась всего одна винтовка. Не выпусти Михаил Борисович шлюпку и бот из пролива, лучшей гарантии от дальнейших нападений ему бы не понадобилось. А так пришлось забивать частоколом сваи поперёк пролива, затапливать новые суда, груженые углём. Общее число их, затопленных в море и проливе, дойдёт до двух десятков и кто может сказать, что хоть одно из них принесло пользу. Дальнобойность корабельной артиллерии позволяла англичанам вести огонь не доходя до линии затопленных судов, а при необходимости неприятельские канонерки свободно заходили и за саму линию. Дороговато обходилось командование Лобанова-Ростовского военной казне.
Тем временем, пока Михаил Борисович отражал, как мог, мелкие наскоки союзников и каждый день ожидал высадки сильного десанта на Генический берег, совсем неподалёку, почти на его глазах, англичане совершили попытку проплыть к Чонгарскому мосту по Сивашу. План разведки был разработан со всей тщательностью в штабе контр- адмирала Лайонса. Там знали, что Чонгарский низкий деревянный свайный мост длиной около 350 метров, не считая насыпных дамб — прочное, надёжное сооружение. Сваи его и пролёты – огромные стволы вековых воронежских дубов, в своё время доставленных морем от устья Дона. Знали, что мост охраняется круглосуточно сильным отрядом, при орудиях и вывести его из строя совсем непросто. Разведчики должны были, не обнаруживая себя, отыскать проходы к мосту в лабиринте сивашских мелей и определить возможность нанесения ему максимального ущерба. Предприятие обещало быть вполне безопасным — мощные бинокли английских моряков позволяли им замечать русские наблюдательные посты на мысах с большого удаления, оставаясь практически невидимыми, а посреди обширных и пустынных пространств сивашских болот и вовсе можно было ничего не опасаться. К месту будет упомянуть, что во всём Геническом отряде русских войск не было даже плохонькой подзорной трубы. И тем не менее, для большей безопасности и соблюдения тайны, совершать всякое передвижение разведчикам предписывалось только в ночное время. 22 июня две лёгкие быстрые шлюпки – гички были перетащены поперёк Арабатской стрелки и спущены в Сиваш.
В первой гичке находились сам командующий «Лёгкой эскадрой» Шерард Осборн с четырьмя матросами, в другой – лейтенанты Коммерел, командир «Весера» и Хортон, командир «Горячего» с пятью матросами. Они за ночь проплыли двадцать или тридцать миль, везде натыкались на мели и что бы не быть обнаруженными с наступлением дня, до рассвета вернулись обратно. Осборн убедился, что дело намного сложнее чем предполагалось и главное – опасней. Всё же он решил следующей ночью повторить попытку, взяв с собой проводника– Алексея Ницо, а пока что приказал спрятать шлюпки на косе. И вот англичане вновь вышли в Сиваш, после десятичасового тяжёлого плавания через водное пространство с глубинами преимущественно от 60 до 120 сантиметров, их застал рассвет, а до моста было ещё не менее 6 миль. Со своими шлюпками англичане затаились в солёных сивашских болотах под палящим солнцем до наступления темноты. Им хорошо был уже виден и сам мост и бесконечные обозы следующие по нему. Казалось, плыть осталось всего ничего. С наступлением ночи шлюпки продолжили плавание, однако скоро пришлось остановиться перед непроходимыми мелями с глубинами 10 – 15 сантиметров и очень топким дном, где нога вязла по колено и ниже. Такое обстоятельство обрекало на заведомую неудачу любую попытку нападения на мост — не было возможности ни тащить шлюпки ни брести к мосту с оружием и взрывчаткой, а до него оставалось ещё более трёх миль. Осборн писал, что проводник винил в неудаче ветер; мол, с переменой ветра на западный уровень воды поднимется и даст возможность выйти на чистую воду у моста. Алексей попросту дурачил англичан. Нагонным для западной части моря и Сиваша является как раз восточный ветер, который и гонит через пролив воду в Гнилое море.
Но в любом случае ждать у моря погоды незадачливым разведчикам не приходилось и было ясно, что разведка окончена и можно возвращаться. Они повернули обратно и 26 июня, совершенно обессиленные, изможденные вернулись к своим судам. За оказанные услуги и видимо в расчёте на будущее сотрудничество Осборн заплатил проводнику сотню фунтов стерлингов и тот, обрадованный, просил отпустить его на маленькой лодчонке в одиночку отыскать проход к мосту. В уверение что вернётся, он отдал Осборну на сохранение все свои богатства. Деньги в залог – для англичанина лучшая гарантия, проводника отпустили и только его и видели. Англичане решили, что его арестовали русские власти, кроме всего прочего были в затруднении как поступить с его деньгами, а было их в звонкой монете английских соверенов и французских наполеондоров, общей суммой 103 фунта стерлингов. Осборн доложил контр-адмиралу, сэр Лайонс запросил адмиралтейство, лорды приказали отослать деньги в английское посольство в Константинополе. Насколько известно, никто за ними не явился и они там лежат, наверное, до сих пор. Но о деньгах упомянуто к слову. Главным было исчезновение проводника, что поставило крест на продолжении плаваний англичан по Сивашу. Отчёт о разведке командующие английской и французской эскадр на Чёрном море отослали своим военным министрам и всё на этом закончилось. Дальнейшие действия союзников в отношении Чонгарского моста до самого конца войны можно характеризовать как демонстративные, имеющие целью отвлечение на его защиту какие-то силы русских войск. Русское же командование после этого случая принялось усиливать охрану и оборону Чонгарского моста. Теперь в Сиваше перед мостом во всякое время находилась дежурная гребная канонерка.
Что касается Алексея Ницо, он переплыл на своей лодчонке Сиваш, после чего явился в Керченскую группу войск генерала Врангеля, располагавшуюся между Феодосией и Арабатом. Именно оттуда, через 10 дней, был извещён князь Лобанов-Ростовский о плавании англичан по Сивашу в общих чертах. Князь был расстроен. В своём рапорте начальнику штаба Южной армии он отрицал саму возможность подобного предприятия, пространно и аргументировано объяснял, почему этого не может быть и как хорошо у него поставлено наблюдение за Сивашом. В заключение он всё-таки признал, что какая-то часть правды может иметь место, однако очернил генического Сусанина, как только мог и даже грозился повесить.
YIII. БИРЮЧИЙ — БЕРДЯНСК — ПЕТРОВСК — ГЕНИЧЕСК.
Весна и начало лета 1855 г. на море были ветреными. Последнюю неделю июня дул сильный западный ветер. В открытом море основательно штормило, но у берегов Арабатской стрелки волнение было сравнительно невелико, а в Утлюкском лимане наблюдалась только небольшая зыбь. То же самое было у северо-восточного берега косы Федотова и острова Бирючий. Там нашла себе якорную стоянку на период шторма «Лёгкая эскадра». Корабли союзников пополняли здесь боезапас, запасы угля и прочего снабжения, подвозимого прикомандированным к эскадре тысячетонным пакетботом «Медина». Несколько канонерок из тех, что приняли снабжение первыми, Осборн послал обстреливать южное побережье Арабатской стрелки. Согласно его донесению, корабли вели огонь по берегу «на расстоянии лёгкого выстрела от Арабатской крепости». Перестрелки же с крепостью не было, отчего вся эта бравада англичанина представляется весьма сомнительной. Между тем шторм на море продолжался, главные силы эскадры всё ещё находились у Федотовой косы. Воспользовавшись такой «оказией», британцы высадились на Бирючий. На острове было в ту пору два хуторка. Каждый хуторок представлял собой поселение состоятельной рыбацкой семьи или как тогда говорили, «рыбный завод». Хозяева заводов держали наёмных работников. Были у них засольные ямы, сушильни, коптильни, кладовые, море ведь было исключительно богато на рыбу. Был свой скот, сараи, сеновалы. Но главное, чем они занимались – крючной промысел осетровых, быстро развивавшийся в те времена. Чёрная икра, увесистые янтарные балыки приносили хороший доход, и хуторки были весьма зажиточными.
Британцы хорошо поживились, перегрузив содержимое кладовых в свои трюмы. Потом они сожгли, разрушили всё в обоих хуторках, включая лодки, сети и сами жилища рыбаков со всеми постройками, дочиста обобрав и самих жителей. В рапорте Осборна: «На Бирючьем острове … уничтожены гауптвахты, бараки, склады». Всё требует объяснения. «Бараки» — лёгкие летние сооружения, служившие для ночёвки косцов, нанимавшихся партиями и по 100 и по 200 человек обкашивать степи на сено. После ухода косцов, «бараки» использовались как сеновалы или просто пустовали. Союзники любили их бомбардировать, рушились «бараки» быстро, ещё быстрее воспламенялись. «Склады» — кладовые рыбаков, других на пустынном острове и быть не могло. «Гауптвахты»… скорее всего, сторожевой пост казаков, которых союзники орудийным огнём заставили на время покинуть своё место. Когда попривыкнешь к языку рапортов Осборна, то уже почти автоматически воспринимаешь на дальнейшее, что если англичанин рапортует об уничтожении склада зерна, это значит, сожгли или разбомбили амбар местного жителя. Если рапортует, что в каком то селении «разрушено правительственное здание», то, скорее всего, разбомбили дом сельского старосты, может вместе с ним самим и со всеми его домочадцами. «Уничтожен продуктовый склад»- залезли в кладовую местного жителя, попользовались, остальное сожгли. «Уничтожены суда» — разбиты артиллерийским огнём рыбачьи лодки на берегу или потоплены в море. И так всю Азовскую кампанию. Через полтора месяца за свои труды на ниве войны с мирным населением коммандер (капитан-лейтенант) Осборн досрочно получит звание капитана. Ничего удивительного, этот человек идеально подходил для такой войны, он был рождён для неё, этот сын полковника британских колониальных войск.
Но вернёмся к той штормовой неделе. Англичане грабили хутора, сжигали «бараки», давились зернистой икрой, однако не забывали о пароме через пролив Тонкий. Паром через пролив продолжал действовать им на нервы. Может, правда, не всем, но контр-адмиралу Лайонсу и коммандеру Осборну точно было не до шуток. Об уничтожении «моста» в Геническе было доложено в Лондон, и не дай бог туда дошло бы, что «мост» цел-целехонек. В какой-то из тех дней, шлюп «Кроншнеп» подошёл к Геническу, стал на якорь и открыл методичный, неторопливый огонь по парому. Попасть в едва различимый за две с лишним версты понтон из гладкоствольного орудия это утопия. Но англичане не жалели ни зарядов ни времени и настойчивость их была вознаграждена. Через несколько часов один из зажигательных снарядов попал-таки в цель, показался дым, пламя. Шлюп ещё с четверть часа вел огонь, затем поднял якоря и удалился. На этот раз англичане добились желаемого меньшими средствами и без людских потерь, но причинить большой ущерб, скажем, полностью уничтожить паром, они всё равно не смогли. Заменить вышедшую из строя лодку – понтон, подновить настил дело недолгое и паром вновь перевозил по ночам на материк чумацкие возы и жителей, эвакуировавшихся с Арабатской стрелки. Через неделю все перевозки были окончены, паром развели, перебраться через пролив после этого можно было только лодками. На Арабатской стрелке остались лишь передовые посты казаков и разъезды. Тем и закончился первый летний месяц 1855 года.
В первый день июля, по установившейся хорошей погоде (так в записях у Осборна), Геническ и селения на Арабатской стрелке обстреливал отряд кораблей в составе: шлюп «Горячий», канонерки «Весер» и «Шлак» под начальством командира «Горячего», лейтенанта Хортона. Они оставались вблизи Геническа ещё две недели, обстреливая и само местечко и рыбацкие посёлки в Утлюкском и Обиточном заливах. Тем временем «Лёгкая эскадра» своим основным составом перешла к Бердянску и 3 июля стала перед городом на якоря. Здесь к эскадре присоединились два французских шлюпа «Милан» и «Чайка», заменивших «Люцифер» и «Брандон». Перед англичанами и французами лежал мирный беззащитный город, в котором они беспрепятственно высаживались в прошлый свой приход 15 мая. Тогда союзники сожгли все казённые и торговые склады. Больше жечь как будто было нечего. Так думали бердянцы. Между тем их город должен был разделить участь остальных городов-портов Азовского моря.
Правда, Бердянск не станица Камышеватская, немотивированная бомбардировка его, раннее не подвергавшегося обстрелам, могла вызвать негативную реакцию в Европе и нужно было изобрести предлог, впрочем, такое англичанам никогда не составляло труда. Осборн подал рапорт, что якобы заметил мелькнувшего в городе солдата, из чего сделал вывод о готовности русских к высадке союзников и уличным боям. Пришлось, мол, бомбардировать, но он, Осборн, велел предварительно поднять белый флаг, что бы предложить удалить из города женщин и детей, а поскольку ответа на флаг не получил и сильный прибой не позволял выслать к берегу парламентёров, то флаг был спущен и эскадра открыла огонь по складам фуража и зерна, сложенных за городом. Пожары, мол, вспыхнули точно там, где и требовалось, а городу если и попало, то разве случайной бомбой. Да, бердянцам досталось и уж никак не случайно. Море там глубокое, эскадра смогла подойти к берегу близко, а южное солнце беспощадно высвечивало каждый дом, каждый двор, каждую хижину города, расположившегося у подножия береговой возвышенности. И было отлично видно, что никакие там не «склады фуража и зерна», а стожки сена для домашней живности во дворах жителей, амбары с запасами, стога свежескошенного хлеба, завезенного для молотьбы во дворы или подле дворов. Белый флаг, якобы поднимавшийся Осборном – блеф, его просто некому было адресовать в разгромленном и сожжённом союзниками Бердянском порту. Сильному прибою в Бердянской бухте при установившейся — то хорошей погоде тоже взяться было неоткуда. И конечно, никаких солдат в городе не было вовсе. Англичане явились к Бердянску изначально для бомбардировки и ни для чего другого. Артиллерийский огонь эскадры был разрушителен для города и губителен для его обитателей. Осборн наблюдал в бинокль, как горели хозяйственные постройки, превращались в развалины жилища, как метались под огнём жители. Пожары, по его словам, доставили ему удовлетворение. Бомбардировка длилась с 16 до 19 часов, эскадра выпустила по беззащитному городу порядка 400 снарядов. Командиры французских шлюпов от участия в обстреле города отказались.
Оставив за кормой разгромленный, горящий Бердянск, «Лёгкая эскадра» обогнула Бердянскую косу и 4 июля появилась перед Петровским поселением. Осборн ни на миг не забывал, как попал в этих местах с «Везувием» в переделку и намеревался отомстить. К этому времени в станице находилось довольно сильное войско. Здесь собрались местный батальон самообороны, казачьи команды, прибывшие на отдых и пополнение из Крыма и вернувшийся из-под Севастополя Азовский пеший батальон. Последний имел нарезные ружья, с ним прибыли две тяжёлые ( 12-фунтовые) полевые пушки. Командовал всеми войсками наказной атаман Азовского казачьего войска генерал – майор Сысой Косолап. На берегу у казаков были вырыты траншеи для стрелков, насыпан защитный вал с амбразурами для пушек. Но всё это, конечно, не могло противостоять эскадре, имеющей 30 орудий на борт с весом ядра от 24 до 68 фунтов. Поэтому генерал Косолап заблаговременно, до начала бомбардировки отвёл войска за пределы досягаемости огня неприятеля. Осборн выстроил 12 судов эскадры (10 английских и два французских) против берега полудугой, на удалении 1000 ярдов (900метров). В 9 часов 30 минут раздались первые залпы, продолжалась бомбардировка около 8 часов. Выпустили союзники, как посчитали казаки, около 1000 снарядов. Огонь был направлен на станицу, много выстрелов сделано по церкви Святителя Николая.
К 14 часам в разных местах начались пожары и на ветру быстро распространялись. Многие жители под бомбами спасали от огня свои жилища. «И хотя в бомбардировке мы преуспели», доносит Осборн, «я послал шлюпки, что бы закончить разрушение форта и батарей. Несмотря на то, что противник открыл от земляного укрепления сильный огонь в наших людей, они закончили работу быстро и хорошо, без единой потери». Вообще то было немножко по-другому. В четвёртом часу эскадра прекратила обстрел и к берегу на 26 небольших шлюпках устремился десант. Десантники принялись засыпать траншеи на берегу, срывать брустверы, защитные валы. Англичане пытались распространиться в сторону станицы, достигли валов старой крепости, за которыми сразу же начинались жилища казаков. Генерал Косолап заметил движение неприятеля и послал к берегу Азовский пеший батальон с двумя тяжёлыми орудиями под командой полковника Шамрая, а к старой крепости направил штуцерных стрелков под командованием сотника Гонтина. Как только неприятель вышел на ближний крепостной вал, батальон, артиллерия и штуцерные стрелки открыли по нему перекрёстный огонь. Штуцерные стрелки выбили из пределов крепости англичан, успевших разорить 13 казачьих домов и вынудили их отступать под пулями и шрапнелью к берегу. Корабельная артиллерия союзников вела огонь на подавление казачьей батареи и по батальону: у казаков двое раненых и трое контуженных. Десант вернулся на суда, после чего эскадра возобновила обстрел, продолжавшийся до 18 часов, а всего бомбардировка длилась около 8 часов. Выпустили союзники, как посчитали казаки, около 1000 снарядов. В результате обстрела церковь Святителя Николая получила множество повреждений. Было сожжено 8 и повреждено 5 войсковых зданий, сожжено 24 казачьих дома. Шерард Осборн отчитался перед своим командованием о нападении на Петровское поселение в превосходной манере, но никогда более неприятель не будет покушаться на высадку в атаманской станице азовских казаков и этот факт красноречивее рапорта англичанина. Да и не нужна была на самом деле британцам эта заброшенная крепость, где кроме неприятности типа артиллерийской засады, их ничего не ждало. И без неё хватало сюрпризов, которых приятными никак не назвать.
Перед заходом солнца эскадра подняла якоря. Шлюп «Ласточка» был оставлен у Петровского на пару дней, «что бы орудийным огнём препятствовать восстановлению форта». Эскадра же направилась к местечку Глафировка, на южном берегу Таганрогского залива. Союзники туда ещё не наведывались, а между тем имели сведения о богатых запасах зерна и фуража в тех местах. Уже в ходу посыльное судно доставило приказ от контр-адмирала Лайонса обследовать затопленные в Бердянской бухте пароходы Керченской флотилии. Осборн перепоручил заняться этим командиру канонерки «Гончая», после чего канонерка должна была обстрелять посёлки на Бердянской косе. «Гончая» развернулась и направилась вновь к Бердянску.
А в западной части моря, в тот же день, 4 июля, шлюп «Горячий» и канонерка «Шлак», оставив «Весер» у Геническа, приблизились на половину версты к берегу у деревень Кириловка и Горелое и открыли по ним огонь. Корабли сделали 150 выстрелов, после чего с «Горячего» спустили баркас, имевший орудие и стрелков на борту. Англичане было высадились на берег, но попали под внезапный ружейный огонь приблизившейся скрытно сотни спешенных казаков 62-го полка, под командой урядника Аристова и поспешили обратно к баркасу. С баркаса, дали три картечных залпа по казакам и, не мешкая, отчалили к пароходам. После чего, бомбардировка деревень возобновилась и продолжалась до позднего вечера. На следующий день, то есть 5 июля, с 5 часов утра, англичане возобновили обстрел и продолжали его до 10 утра, затем оба судна ушли к Бердянску. Итогом бомбардировки этих двух сёл в течение двух дней явились две сгоревшие от зажигательных ракет скирды соломы. Ближе к вечеру того же дня два этих судна появились у Бердянска. «Горячий» и «Шлак» открыли сильный огонь по городу. Под его прикрытием на берег высадился небольшой отряд, который зажёг Матросскую слободу и направился в город. Навстречу неприятелю выступили спешенные казаки второй сотни 62-го Донского полка, под командой есаула Касьянова и заставили убраться. Пароходы усилили канонаду, несколько часов осыпали город ядрами и бомбами, к темноте удалились, направившись обратно к Геническу.
В Геническе же в это время жители трудились в поте лица. На полях у них созрели и уже были скошены зерновые. Дождавшись ухода неприятельской эскадры – одинокая канонерка на рейде была не в счёт, люди лихорадочно спешили с обмолотом. Молотьба, как водится, происходила во дворах. В местечко, особенно в нижнюю его часть, обращённую к морю, завезли много стогов с необмолоченным хлебом. И тут в самый разгар работ вернулись «Горячий» и «Шлак». «Русские сами обложили свои дома соломой» — сказал командир «Горячего» Хортон, — «нам осталось только чиркнуть спичкой». Весь день 7 июля шлюп и обе канонерки обстреливали Геническ. Кроме артиллерийских орудий были применены зажигательные ракеты. Первыми загорелись стога в нижней части местечка, от них воспламенились соседние дома, за ними — другие, затем занялись пожары по всему селению и всё это горело остаток дня и полыхало всю ночь. Ветер раздувал пламя, в воздухе носились горящие пучки соломы. Воодушевлённые результатами обстрела англичане бомбардировали местечко до рассвета. Такого пожара в Геническе не было со дня печальной памяти 17 мая. Около 21 часа, после нескольких попаданий, рухнули своды церкви, сильно пострадавшей от прежних бомбардировок. Многие в эту ночь лишились своих жилищ. Князь Михаил Борисович в рапорте сообщает: «Суда стреляли тотчас на те места, где показывалось пламя. Поэтому,… я запретил тушить, предпочитая вывести дальше солдат, если здания загорятся, чем подвергнуть верной и бесполезной потере». Жаль, князь не сообщает, с чего это вдруг он разрешил ввозить в местечко, подвергаемое бомбардировкам чуть ли не ежедневно, такую массу легковоспламеняемых материалов. Всесветного пожара не случилось бы, предоставь он жителям более безопасное место для молотьбы. Недомыслие, или равнодушие, или просто надежда на авось командующего оставили одних без жилищ, других обрекли на голодный год, третьим присудили и то и другое. Из пространных рапортов князя многое известно о главных событиях вокруг Геническа, о его, князя, многосложных трудах по укреплению обороны местности, устройству войск, решению массы проблем. Всё это так, но всё это слова, а вот приходит в очередной раз неприятель, самый взыскательный из всех экзаменаторов, приходит и выставляет князю очередной «неуд». Как в вышеописанном эпизоде. Так и прошло всё его командование в Геническе.
IX. В ТАГАНРОГСКОМ ЗАЛИВЕ.
Террор на море продолжался. Главные силы «Лёгкой эскадры», шлюпы «Везувий», «Ласточка», «Кроншнеп», «Милан», «Чайка», канонерки «Воображение», «Дробилка», «Крекер» и «Яшма», отойдя от Петровской станицы, появились 5 июля у местечка Глафировка, рядом с Ейском.
Местечко Глафировка – процветающее имение помещиков Нарецких, с населением около 1000 человек. Кроме господ и крепостных крестьян, проживали и свободные люди — в местечковой слободе. Были в нём постоялый двор, харчевня, питейный дом, разные помещения для приезжих торговцев, десяток лавок. Посреди поселения возвышалась новая каменная церковь. Многочисленные амбары, помещения для скота, скирды соломы, окружавшие селение, всё это было заманчивыми целями для эскадры. Но море в этих местах очень мелко. Самые крупные корабли, шлюпы «Везувий», «Кроншнеп» и «Ласточка», «Милан», «Чайка» не смогли подойти на пушечный выстрел к берегу. Такое было доступно только лёгким канонеркам. «Воображение», «Дробилка», «Крекер» и «Яшма» подошли, стали на якоря, открыли огонь, затем вооружённые шлюпки от каждого из шлюпов направились к берегу с десантом. Командовал десантом командир «Кроншнепа» Р.Ламберт. Осборн пишет: «Он обнаружил Глафировку и окрестности роящимися конницей и поэтому должен был ограничить его операцию по уничтожению на косе обширных складов зерна и рыбы». То есть, не высаживая десанта, англичане в шлюпках ограничились орудийным и ружейным обстрелом селения. Канонада длилась около трёх часов. Глафировку защищала 6-я сотня есаула Логинова, 59-го Донского казачьего полка. «Роились» казаки для создания у неприятеля впечатления о своей многочисленности и, судя по всему, преуспели в своём замысле. От орудийного же обстрела загорелся дом Нарецких и 5 хлебных амбаров на берегу.
6 июля французские шлюпы «Милан» и «Чайка» обстреливают рыбачьи станы в окрестностях косы Обиточной. Эскадра же, от Глафировки перешла к Кривой косе. Коса была низка, иногда затапливалась морем, все постройки были временные, из камыша. Там было несколько рыбозаводов и камышовые жилища рыбаков, которых рыбопромышленники нанимали на сезон. Здесь Шерард Осборн перешёл на борт канонерки «Яшма» и отправился на ней в разведку к устью Миуса, передав командование эскадрой командиру «Ласточки» Кроуфорду. Корабли эскадры разделились на 2 группы. Первая – шлюп «Ласточка, канонерки «Дробилка», «Боксёр», «Крекер» с вооружёнными шлюпками «Везувия» и вторая – шлюп «Кроншнеп», канонерка «Воображение», с вооружёнными шлюпками от «Кроншнепа». Обе группы судов подошли к косе с двух сторон и открыли перекрестный огонь. Командир 70-го Донского полка, подполковник Демьянов, заблаговременно обнаружив приближение эскадры, успел не только вывести с косы рыбаков с их скарбом и скотом, но и посадить в засаду в камыши шестую спешенную сотню своего полка под командой войскового старшины Афанасьева. Англичане артиллерийским огнём зажгли хижины рыбаков, пожар распространился, занялись и камыши. Сотне Афанасьева пришлось срочно покинуть свою засаду и отойти. Бомбардировка продолжалась до 17 часов. Такое продолжительное нападение и большое число кораблей привели командира полка к мысли, что последует высадка десанта, с возможным распространением в окрестности или маршем к Таганрогу и он отправил соответствующее донесение в Таганрог, сам же продолжал стягивать свои силы к предполагаемому месту высадки. Демьянов полагал численность возможного десанта в 300 человек.
Однако, высадки не случилось. В 17 часов эскадра ушла. В рапорте Осборна «уничтожены большие рыбацкие учреждения». Всюду на своём пути союзники перехватывают и уничтожают мелкие суда местных жителей, лодки рыбаков, ведущих лов или находящихся у берега. Рыбаки вынуждены прятать, маскировать уцелевшие лодки на берегу или затапливать их у самого берега. В море, на промысел, без которого им не прожить, они теперь выходят только ночью. На берегу, не встречая сопротивления, англичане громят рыбацкие поселения, уничтожают всё, чем существуют местные жители: сжигают амбары с запасами хлеба и рыбы, хозяйственные постройки жителей, рыбачьи лодки, навесы для сушки рыбы, разрушают солильни, коптильни, рубят сохнущие сети. Вчистую разоряя рыбаков, англичане, тем не менее, заводили с ними разговоры, были у них на каждом шлюпе на это люди, знающие русский язык и это были не просто переводчики, хотя чаще всего переводчиками они себя и называли. Само собой, что вначале рыбаков подробно допрашивали. Затем людям втолковывали, что союзники несут им освобождение от рабства (крепостного права), сулили всяческие льготы, дарили какие-то подарки, чаще это было евангелие на русском языке, бывало и рюмочку-другую наливали. И всё на фоне продолжающегося уничтожения их хозяйств.
Пока эскадра громила Кривую косу, канонерка «Яшма» с Осборном на борту шныряла у устья Миуса. Она подготавливала приход эскадры, разведывая подходы к берегам, промеряя глубины, выставляя обстановочные вешки. Затем туда приходят от Кривой косы шлюпы «Везувий», «Кроншнеп», канонерки «Крекер», «Боксёр». Лёгкие канонерки «Боксер», «Крекер», «Яшма» два с половиной часа ведут огонь по большому рыбному заводу в самом устье Миуса, принадлежащему генералу Маркову и превращают его в золу и пепел. «Везувий» и «Кроншнеп» становятся на якорь против правого высокого берега устья. Там, на возвышенности было полуразрушенное старинное земляное укрепление со времён Петра Первого. В нём стояла сотня казаков 76-го Донского полка. Пароходы открыли огонь по «форту Теменос», как Осборн назвал эти развалины в своём донесении, впрочем, стрельба на дальней дистанции была как всегда неточна и казакам вреда не нанесла. Под грохот пушек, «Везувия» и «Кроншнепа», их вооружённые баркасы направляются в устье Миуса, разорить местное рыболовство и уничтожить каботажные суда в глубине лимана. Предприятие это потерпело неудачу. Пока длилась канонада, сюда подтянулась и скрытно расположилась сотня казаков под командой войскового старшины Воинова. Завидев плывущие к берегу шлюпки, Воинов спешил сотню, спустил её на берег реки и только баркасы подошли на выстрел, по ним был открыт ружейный огонь. Видимо, казаки оказались неплохими стрелками, раз англичане, несмотря на превосходство своих нарезных ружей, повернули обратно. Как записал Осборн: «Высокая степень риска не соответствовала малой важности цели».
Весь этот постоянный, не прекращающийся ни на день, разбой союзников, направленный против населения побережья, уничтожение жилищ, припасов, самих средств существования, вызвал закономерную реакцию противодействия пиратам. На море начинается тихая партизанская война. Рыбаки по ночам, выходя в море, снимают вовсе или переставляют на другие места выставленные англичанами вешки, обозначающие мели. Испорченные, порубленные сети рыбаки «возвращают» союзникам, то есть выставляют на путях следования вражеских пароходов с таким расчётом, чтобы те намотали их на винты. И все это создаёт союзникам проблемы. Они уже не так свободны в своих передвижениях и вынуждены постоянно заниматься проверкой местоположения вешек. Не однажды их суда садятся на мель. Применяются к тактике союзников и казаки. У союзников тактика одна: вначале жестокий огонь всеми средствами, что бы вынудить отступить защитников, затем высадка десанта. Казаки, не имея артиллерии, противопоставили врагу свои, проверенные многими поколениями, приёмы. Один из них — устройство засад. При появлении на море вражеских судов, казачий отряд мгновенно исчезал, не давая себя обнаружить даже во время обстрела. А при высадке десанта казаки в нужное время появлялись из засады и вступали в бой. Так, 6 июля, недалеко от Мариуполя, у посёлка Кирпичёво высаживается из гички группа поджигателей с канонерки «Дробилка», но попадает в засаду и лишь случай, как пишет сам Осборн, помогает им унести ноги, то есть отделаться испугом. Командовал казаками сотенный командир есаул Тарасов.
Есаул писал в донесении, что не только испугом отделался неприятель, но имел потери. Вся эта история будет иметь последствия и продолжение. Во-первых, докладывая Лайонсу об этом случае, Осборн упомянул, что «из гуманности» командир «Дробилки» лейтенант Гамильтон пренебрёг предварительной бомбардировкой селения и вкупе с другими обстоятельствами это поставит крест на карьере командира канонерки. Гуманность в Британском флоте не приветствовалась. Во-вторых, англичане вновь придут к Кирпичёву, причём с большими силами, что бы «показать и наказать», но вновь наступят на те же грабли и с худшими для себя результатами. Будут у англичан и другие неприятности. А пока, 6 июля, канонерка «Яшма» показывается у Таганрога, ведёт разведку подходов к Воронцовской пристани, обстреливает город, повредив два дома. Осборну известно, что в Таганроге, в старой крепости сооружается артиллерийская батарея и он сам хочет убедиться в этом. 7 июля Осборн на «Яшме» подходит к Таганрогу, приказывает открыть огонь по крепости. Сделав несколько выстрелов ядрами и гранатами, пустив 3 зажигательные ракеты Конгрева и не получив ответа, «Яшма», уходит. От Осборна не укрылись некоторые признаки продолжающегося морского сообщения между Ростовом и Таганрогом и он оставляет в заливе отряд кораблей — шлюп «Ласточка» и канонерку «Яшма», через пару дней пришлёт и канонерку «Гончая». С 8 и до 26 июля эти суда систематически обстреливают город. Каждый день по Таганрогу делается несколько десятков выстрелов. 9 июля 68- фунтовое ядро попало в соборную церковь, в алтарь. В церкви шла всенощная, она была заполнена народом, но пострадал лишь один из священников, получив ушибы осыпавшейся штукатуркой. Никто не покинул церковь до окончания всенощной службы.
Оставив три судна у Геническа, два у Таганрога, Осборн вновь повёл главные силы эскадры к Бердянску. Накануне командир «Гончей» Хеветт, обследовав затопленные в Бердянской бухте пароходы Керченской флотилии, доложил, что только один из них полностью разрушен, остальные же могли быть подняты и после ремонта введены в строй. Контр- адмирал Лайонс приказал Осборну немедленно принять меры для исключения подобного. И вот эскадра вновь у Бердянска. В бухте глухо звучали подводные взрывы, волновалось море. А когда оно успокоилось, ни мачт над водой, ни других признаков затопленных пароходов на поверхности не было. Лайонс отомстил за проигранную дуэль, за разбитую «Змею» и для того что бы никогда эти пароходы не встали на пути Британского флота. На следующий день англичане подвергли Бердянск новой бомбардировке. Орудия эскадры грохочут, не умолкая, весь день, осыпая приморский городок с окрестностями тысячами чугунных ядер, бомб, зажигательных снарядов. Вместе с домами горели хозяйственные постройки жителей – конюшни, амбары с хлебом и другими запасами, сараи для скота. Полыхали необмолоченные стога хлеба. Потом с «Везувия», «Кроншнепа», «Гончей», «Крекера» высадили десанты, англичане врывались с обыском в каждый двор, уничтожая обнаруженные продовольственные запасы местных жителей и запасы корма для домашнего скота. Именно в этот приход эскадры, 10 июля, Бердянск пострадал больше всего. Общий счёт сожжённых и разрушенных домов в городе дошёл до 216. Сгорели три ветряные мельницы. Западный пригород был разрушен бомбардировкой почти полностью, под тем предлогом, что там якобы два раза в англичан выстрелили. Среди населения много убитых и раненых. Впечатление было таково, что британцы вознамерились сравнять Бердянск с землёй.
X. КРУШЕНИЕ «ЯШМЫ»
Среди лёгких, 230-тонных канонерок эскадры, последнее время особо выделялась «Яшма». На ней с 4 июля молодой и очень энергичный командир, лейтенант Хадсон. Его мелкосидящая канонерка носилась по морю не иначе, как «самым полным». Хадсон повсюду и везде успевал, был буквально вездесущ. 10 июля, на рассвете, появившись таким манером у Таганрога, он застал врасплох вышедшую за аванпорт шлюпку, типа гребной катер. Шлюпку он захватил, взяв на короткий буксир. Лейтенант был рад, что его командирство начинается так удачно. Поднимало дух лейтенанту и то, что командующий эскадрой к нему явно благоволил, частенько с борта «Яшмы» проводил рекогносцировку берегов, к которым «Везувий» при своей осадке не мог подойти достаточно близко. Молодой офицер искал случай отличиться ещё более. 11 июля был памятный день — месяц со дня смерти капитана Лайонса, бывшего командира «Лёгкой эскадры». Эскадра в эти дни взрывала затопленные русские пароходы у Бердянска и жгла город, шлюп «Ласточка» отлучился к Кривой Косе, так что Хадсон со своей канонеркой оказался у Таганрога в одиночестве. Он должен был днём обстреливать город, а на рассвете у Кривой косы совместно с «Ласточкой» провести облаву на возвращающихся с ночного лова рыбаков. «Яшма» становится на якорь у Таганрога против Воронцовской набережной. На палубе канонерки из бочек и досок сооружаются столы, накрываются парусиной и начинается банкет.
Хадсон решил устроить поминки капитану Лайонсу, да такие, что бы узнавши, вся эскадра ахнула. Целый день англичане пировали на палубе. Жители Таганрога, у кого были подзорные трубы или новомодные тогда бинокли, наблюдали как те картинно, высоко поднимали бокалы, а в перерывах между возлияниями открывали огонь по городу из орудий. Так продолжалось до темноты. Затем «Яшма» ушла на ночёвку на рейд, а на следующее утро к Таганрогу явилась и начала обстрел канонерка «Гончая». «Яшма» же, ещё затемно, когда и небо не начинало сереть, снялась с якоря и полным ходом пошла на запад к Кривой косе. Ночь была на исходе. Дул восточный ветер, скорее сильный, чем умеренный. Над морем плыла среди облаков молодая луна, то исчезая, то появляясь вновь. От того и берег то исчезал, растворяясь в совершенном мраке, то проступал в слабом лунном свете полоской песчаного пляжа чуть более светлой, чем ночь. Вешек в ночной темени видно не было и лейтенант, задав рулевому курс по компасу, приказал «так держать». После этого свалился в своё командирское кресло, да так из него и не поднимался. Не очень-то хорошо чувствовал себя командир не вполне ещё протрезвевший. Не в себе были и остальные офицеры.
А море было неспокойно. Бесконечной чередой катились к невидимому горизонту чуть мерцающие в темноте, волны мелкого Таганрогского залива. Канонерку покачивало. Ни на один похмельный ум не пришло, что залив при таком ветре мог сильно обмелеть. Матросы канонерки толковали, что неплохо бы к обеду быть осетрине. Правее по курсу вахтенные заметили слабый красноватый свет и приняли его за фонарь на «Ласточке». Командир приказал рулевому держать курс на свет. Англичане поняли свою ошибку только когда с обоих бортов у кормы зашумели буруны придонной волны, предвестники захода судна на мель. Тревожные крики вахтенных запоздали, а замедленная реакция командира и машинной команды усугубили положение. Заскрипел под днищем песок, зазвенела посуда на камбузе, повалились с ног матросы. Придонная волна схлынула и канонерка осела, накренилась на борт и в этом положении замерла. Слабый красноватый огонёк по курсу был ещё виден, но бледнел по мере ухода темноты и вскоре впереди проступил в раннем утреннем свете низкий песчаный берег с курящимся костерком у самой воды. На борту царило безмолвие. Командир бессмысленно таращил глаза на берег, матросы молча потирали ушибленные места. Осмотрелись. В кормовом отсеке плескалась вода, затекала уже и в машинное отделение. А на берегу, на ближайшем холме, не замедлила возникнуть крохотная фигурка всадника. Положение у англичан было хуже некуда. Так крепко сесть на мель, да с пробоиной в днище, да с командиром-мальчишкой, к тому же совершенно разбитым после попойки. А после вчерашнего в плен попадать англичанам никак не хотелось. Матросы, ныряя в кормовом отсеке, где воды было по грудь, нашли пробоину, им удалось забить в неё скрученную жгутом парусину. Команда непрерывно выкачивала воду. У всех на уме было одно – не было бы того, что было в Одессе. Забыли и про хмель. Услыхав сигнальные пушечные выстрелы канонерки, около 10 часов появилась «Ласточка», но подходить близко не стала, имея значительно большую осадку. Кроме того офицеры «Ласточки» тоже помнили, что было в Одессе. А было там вот что: В 1854 году, 30 апреля, как раз через неделю после бомбардировки союзниками города, в 6 утра в густом тумане, неподалеку от Одессы, так же вот сел на мель с полного хода 16-пушечный паровой колёсный шлюп «Тигр», самый крупный шлюп англичан. Что бы сняться с мели, команда прилагала отчаянные усилия, не остановилась и перед крайними мерами.
Для облегчения судна сбросили за борт все пушки кроме одной, спустили и завезли кормовые якоря, что бы тягой парового шпиля помогать работе машин. Непрерывно подавали условные сигналы о помощи пушечными выстрелами, но были услышаны только русскими береговыми постами. Около 9 часов утра, когда туман рассеялся, на высоком обрывистом берегу открылись два тяжёлых (12-фунтовых) конных орудия и уже через 10 минут шлюп горел, а капитан и многие члены экипажа были ранены. Они подняли белый флаг и были, 220 человек, пленены и свезены на берег казаками. Между тем, русское командование предвидя, что союзники попытаются вернуть себе шлюп, продолжало стягивать артиллерию к берегу и в течение, часа – полутора, здесь уже находились 12 тяжёлых конных орудий. А когда через несколько часов у берега показались шлюпы «Негр» и «Везувий», по ним был открыт такой огонь, что скоро оба шлюпа, получивши не одно попадание, предпочли уйти из-под обстрела. Но и русское командование поняло, что увести в Одессу захваченный корабль союзники не дадут. «Тигр» был взорван на глазах экипажей «Негра» и «Везувия», после чего, потрясённые англичане ушли. И теперь командир «Ласточки» Крауфурд предпочитал держаться подальше от берега, ломая голову над тем, как всё – же спасти эту незадачливую «Яшму». Канонерка могла и самостоятельно сойти с мели, или по крайней мере попытаться. Для этого команде нужно было выбросить за борт весь балласт, служивший для хода под парусами и почти весь уголь, оставив самый минимум. Они бы, может и сделали это, но казаки не позволили.
Сторожевой пост 70 полка обнаружил севшую на мель «Яшму» задолго до подхода «Ласточки», чуть только рассвело. Командир полка Демьянов отослал срочное донесение в Таганрог генералу Краснову, прося выслать конную батарею. В 8 утра донесение было уже в руках генерала. Тем временем, казаки, заходя в воду, насколько позволяли волны, открыли ружейный огонь, сделав невозможными спасательные работы. Канонерка сидела на мели, сильно накренившись и её артиллерия была в таком положении бесполезна. Англичане, обложили изнутри борт пробковыми койками, матами, досками и отстреливались из винтовок, хотя и понимали, что долго им не продержаться. Шлюп «Ласточка» издалека вел огонь по казакам на берегу картечными гранатами, один был убит и четверо ранено, но это канонерку ничуть не спасало. Казаки стекались со всех ближних и дальних постов, их становилось всё больше, ружейный обстрел усиливался, на судне появились раненые. Время шло. Крауфурд надеялся, что к вечеру ветер «убьётся», как говорят моряки, уровень моря повысится и канонерку можно будет стащить с мели. Однако ветер не утихал, уровень воды в заливе продолжал понижаться, а «Яшма» заваливалась на борт всё больше. Казаки всё усиливали ружейный обстрел. Их пули стали хлестать по шлюпкам, от тех полетели щепки и англичан охватила паника – они лишались последнего средства спасения. Около 18 часов прискакал из Таганрога с отрядом казаков подполковник Божковский, но ещё раньше ответный огонь с канонерки стал слабее — англичане пытались спускать шлюпки. Затем огонь с канонерки прекратился вовсе и две шлюпки, переваливаясь на волнах, поплыли к шлюпу, а над канонеркой показался дымок. Охотники из казаков вплавь добрались до канонерки, потушили не успевший разгореться пожар и осмотревшись нашли там следы самого отчаянного бегства. Покидали канонерку настолько поспешно, что оставили и флаг корабля, и его главные документы — сигнальную книгу с судовым журналом, и все три орудия с полным боезапасом. Одна из двух больших шлюпок канонерки, на борту, находящимся под огнём казаков, так и осталась на своём месте.
Второй шлюпки на 36 человек экипажа никак не хватило бы и счастье англичан, что при них была ещё та шлюпка-катер, захваченная ими у Таганрога. Казаки осмотрели захваченный пароход, сняли с него флаги, забрали судовые документы, большую и малую шлюпки, и подожгли судно. Подполковник Македонский прибыл из Таганрога с пушками позже, когда и канонерка была взята казаками и «Ласточка» ушла. Не теряя времени, Македонский приступил к снятию с канонерки орудий. А Крауфурд, приняв на борт команду «Яшмы», подошёл к Кривой косе и в порыве мести обрушил на прибрежные селения огонь всей артиллерии шлюпа. Затем он, видимо, решил, что ещё можно спасти канонерку или, по крайней мере, снять с неё пушки, ибо захват неприятелем пушек, как и судна, для англичан позор. Крауфурд отправился за помощью к Таганрогу, где должна быть «Гончая». После крушения «Яшмы», не доверяя никаким вешкам, шлюп шёл тихо, часто делая промеры глубин, до Таганрога не дошёл, но, будучи уже ввиду города, пытался вызвать к себе «Гончую» издалека сигнальными ракетами и стрельбой из пушек. «Гончая» в это время обстреливала Таганрог, на настойчивые сигналы «Ласточки» не реагировала, а закончив обстрел, ушла на ночёвку на 18-футовый рейд. Не решаясь в тёмное время двигаться в одиночку, Крауфурд приказал стать на якорь, вывесить фонари и продолжать подавать сигналы ракетами и пушечными выстрелами всю ночь. Всё было бесполезно. «Гончая» старательно не замечала его сигналов. Видно непростые были отношения между Крауфурдом и командиром «Гончей» Хеветтом. Следующим утром «Гончая» вернулась с рейда к Таганрогу и начала обстрел города. «Ласточка» дала малый ход, сближаясь с «Гончей» и возобновила попытки обратить на себя внимание. Однако же, только сделав около десятка выстрелов по городу, командир «Гончей» «заметил» сигналы Крауфурда и само его судно. После краткого совещания командиров оба судна отправились к месту крушения «Яшмы», как оказалось, только для того, что бы их экипажи могли убедиться, что канонерка поверху выгорела и полузатоплена. К тому времени Македонский успел при помощи казаков перетащить с канонерки на берег две медные 24-фунтовые пушки и весь комплект боезапаса к ним. Они намеревались снять и большую 68 фунтовую гаубицу и паровую машину. Для этого из Таганрога привезли водолазов, из окрестных селений привели 20 пар волов,
15 июля уже было застропили большую пушку, но вновь явились британские пароходы, открыли огонь. Пришлось прекратить работы. На следующий день к Кривой косе подошла почти вся «Лёгкая эскадра», за исключением «Генического» отряда. Семь судов: «Везувий», «Ласточка», «Кроншнеп», «Боксёр», «Воображение», «Дробилка», «Крекер», став с восточной и западной стороны косы, подвергли её интенсивному обстрелу. Затем неприятель высадил на косу десант. Получив известие о высадке и опасаясь распространения неприятеля в глубину территории, генерал Краснов выслал к Кривой косе 68-й казачий полк подполковника Краснянского, придав ему 4 лёгких орудия. Неприятель, однако, укрепился под прикрытием корабельных орудий в развалинах хутора Кривая коса (ныне Седово) и, обезопасив себя таким образом от ружейного и пушечного огня казаков, приступил к работам у своего полусгоревшего и полузатонувшего парохода. Англичане, как утверждает их историк Кинглейк, сумели снять пятитонную 68-фунтовую гаубицу с Яшмы, остальное взорвали. Действительно, 17 июля слышно было несколько взрывов. Неделю продолжалась возня вокруг останков «Яшмы» и только 22 июля эскадра покинула местность, в отместку полностью разрушив и испепелив на Кривой косе всё, что там служило для жизни и деятельности человеческой. Водолазы, осмотревшие канонерку после ухода англичан, нашли её внутри полностью разрушенной. Уже тогда борта её показывались из воды лишь при сильных отгонах моря, а под водой канонерку чуть ли не на половину корпуса занесло илом. Удивительно, но командир «Яшмы» не был наказан ни за аварию, ни за позор с флагами и пушками, отделавшись предупреждением от военного трибунала. Адмирал Лайонс замял дело, связанное с именем своего погибшего сына. Через полтора месяца лейтенант Хадсон командовал точно такой же канонеркой. В большинстве английских исторических изданиях утверждается, что «Яшма» была потеряна по той причине, что азовские рыбаки переставили вешки, обозначавшие мели. Эту версию охотно перенимали и русские историки. Да, бывало, азовские рыбаки тёмными ночами снимали или переставляли вешки и на самом море и в Керченском проливе, под самым носом англичан. Они, таким образом платили пиратам за их разбой, но к данному случаю это не имеет отношения, поскольку канонерка села на мель ночью, когда никаких вешек не было видно вовсе. Кинглейк эту несообразность не стал повторять и привёл иное объяснение: из-за нехватки офицерского состава на судне, командир канонерки, мол, три ночи не спал и лишь на короткое время задремал, приказав разбудить его в срок, но когда был разбужен, канонерка уже сидела на мели. Может у англичан в запасе есть и другие версии и лишь истинную, гораздо более прозаичную причину крушения судна они, как видно, не признают никогда.
Пушки «Яшмы» были провезены по всем улицам Таганрога при всеобщем ликовании и поставлены к подножию собора. Немного позже они в составе береговых батарей защищали Таганрог от неприятельского флота. Затем они находились в Таганрогском краеведческом музее, а со временем заняли место в Новочеркасском музее Донского казачества, стояли по обеим сторонам высокого музейного крыльца. В советское время, уже после Новочеркасских событий 1962 г., по распоряжению властей были переплавлены на медь вместе с памятником атаману Платову. Но память о тех событиях на побережье жива. Пересказывают разные легендарные варианты. По одной из легенд донские казаки взяли английский пароход в конном строю.
(продолжение следует)
